Книга Консерватория: музыка моей души, страница 33 – Лисавета Синеокова

За завтраком внимание Байла, похоже, только утвердившегося в намерении ухаживать, уже не вызывало отторжения и было даже приятным. Странное дело, но я даже неловкости не чувствовала, только если совсем чуть-чуть. Волшебная сила здорового сна, не иначе. Единственное, что напрягало, это цепкие и колючие, хоть и редкие, взгляды одногруппниц, особенно Калли. Ребята же не обращали внимания, поддерживая разговор: ну друг, ну ухаживает за девушкой, и что с того?

- …именно поэтому, во время тренировок по овладению музыки души дверь музыкального кабинета обязательно должна быть закрыта. В консерватории, как вы знаете, все музыкальные кабинеты звукоизолированы, - вещала Фиделма Брэк, а я вспомнила недавние происшествие, когда Даррак Кейн отчитал меня за эту оплошность.

Исходя из слов метрессы, за подобную невнимательность меня ожидало как минимум недельное дисциплинарное наказание. Снова почувствовала благодарность к олламу, что не стал предавать гласности проступок неопытной первокурсницы. И неожиданно для себя осознала, что улыбаюсь.

После пытающей сонливостью лекции метрессы Брэк занятие у метрессы Линдберг было глотком свежего воздуха. К тому же отголоски вчерашнего восторга были еще свежи в памяти, так что в музыкальный кабинет я зашла, сияя словно моя солнечная подруга.

- Целеустремленная оллема Таллия, - поприветствовала меня с улыбкой преподаватель.

- Замечательная метресса Линдберг, - ответила я в том же тоне.

- Оставьте лесть, милая, я на нее не куплюсь, - хитро прищурив карие глаза, произнесла молодая женщина.

- Что вы, метресса! Как можно? Никакой лести - исключительно и только правда, - поспешила уверить ее я.

- Проходите, Оллема, давайте начнем занятия, - снова улыбнулась преподаватель и я снова погрузилась в волшебный мир звуков и пауз.

Для некоторых моих сверстников в период обучения в музыкальной школе занятия были сродни трудовой повинности, которую заставляли отбывать родители. Я же летела в ее стены, словно на крыльях, а уроки казались до обидного короткими. С тех пор ничего не изменилось. Воодушевление по-прежнему неосязаемыми крыльями распахивалось у меня за спиной, стоило только оказаться в музыкальном кабинете, зная, что сейчас мне поведают о сфере музыки что-то новое, неизведанное. Это как карта, на которой по мере путешествий с восторгом и трепетом стираешь белые пятна, вырисовывая очертания новой земли.

Но по-настоящему я могла себя чувствовать свободной, ощущать полет, только наедине с роялем, играя собственную музыку, рождающуюся из самых глубин моей души. Нет, я больше не забывала запирать двери музыкального кабинета. Единственным предметом, по-прежнему держащим меня в напряжении, оставалась композиция. Каждый урок Маркаса Двейна начинался и заканчивался одинаково:  первую половину я боролась с собственным оцепенением, недоверием и зажатостью, а потом наступал переломный момент, когда собственные эмоции, давшие толчок самому появлению мелодии, захлестывали меня, и я переставала обращать внимание на окружающее пространство, полностью погружаясь в звуки, купаясь в их цвете, дыша ее переливами, к концу занятия раскрепощение достигало пика и преподаватель неизменно хвалил меня, обсуждая успехи, подмечая недочеты и выражая надежду, что в следующий раз время моих сомнений и привыкания сократится. Я согласно кивала, на следующее занятие все повторялось, как по нотам. Я опасалась, что скоро метру надоест такая потеря времени, и он станет сердиться, но, как ни приглядывалась, не замечала никаких признаков недовольства, что вызывало недоумение: лорд Маркас Двейн не производил впечатления такого уж терпеливого человека.

В одно из занятий проректор огорошил меня сообщением:

- Вы делаете успехи, оллема Таллия.

Я удивленно посмотрела на него. Прошел почти месяц с момента начала занятий, а я до сих пор добрую половину урока не могу открыться. Он что шутит?

- Нет. Я не шучу, - озвучил мои мысли мужчина. – Хоть вы и достаточно долго привыкаете к моему присутствию, когда все же привыкаете, точность передаваемых эмоций становится все более кристальной. Каждый раз эмоции видны все четче и проникают все глубже, так что похвала заслуженная.

Я улыбнулась робкой не верящей улыбкой.

- В связи с этим хочу сообщить вам, что со следующего месяца куратором у вас по-прежнему буду я.

После секундного замешательства просияла уже не робкой, а вполне твердой и довольной улыбкой, на которую, как ни странно, метр Двейн ответил своей, слегка ироничной.

- Зря так радуетесь, оллема. Работать придется вдвое больше и усердней, - поспешил он вернуть меня с небес на землю, но такие заявления не пугали.

Мне понравилось заниматься у первого проректора, нравилась его манера преподавания и его терпение в столь тонкой сфере, как доверие, и еще более тонкой, как музыка. Под влиянием искрящего радостью момента ответила:

- Вам не запугать меня такими обещаниями, метр Двейн.

Зеленые глаза блеснули изумрудной вспышкой, на губах проректора заиграла ироничная усмешка и рокочущий скрытой мощью пробуждающегося вулкана голос цвета горького шоколада произнес:

- Посмотрим, что вы скажете на следующей неделе.

Я же не обратила на это высказывания внимания, просто улыбнувшись в ответ. Маркас Двейн был лучшим преподавателем композиции на факультете, даже лучше декана. В свете этого я не представляла, что может умерить мою радость от осознания того факта, что меня будет обучать композиции именно он. Я не придала его словам должного значения. А зря. Потому что на следующей неделе в первый же урок композиции меня ждал сюрприз.

В музыкальном кабинете вместо привычных зеленых глаз меня встретили другие: серые, с голубоватыми отбликами. Удивленная, я остановилась на пороге.

- Проходи, оллема Таллия, - произнес голос, играющий всеми оттенками сапфирового.

- Извини, я, наверное, ошиблась кабинетом, - неуверенно ответила я, припоминая, не было ли изменений в расписании.

Насколько утверждала моя память – не было, а значит, помещением ошибся Даррак Кейн, в расслабленной позе стоящий у окна и облокотившийся бедром на подоконник.

- Не ошиблась. И я тоже по адресу. Проходи, - оллам выпускного курса композиторского факультета сделал приглашающий жест, и я зашла, наконец, в комнату.

- Лорд Двейн уехал на пару дней и поручил мне провести занятие, пока его не будет, - ультрамариновые грани сменяли друг друга, интригуя и собственными отсветами и информацией, которую несли.

- А почему метр поручил занятия именно тебе? – спросила я, подходя к роялю и кладя на него руку, обзаводясь, таким образом, опорой в этой абсолютно непонятной ситуации.

Молодой мужчина окинул меня задумчивым взглядом, надолго задержавшись на глазах, и ответил:

- Насколько я понял, у тебя проблемы с доверием собственной музыки чужим ушам, а для этого не важно, кто слушает, главное – постороннее присутствие. Поэтому и смысла нет в пропуске занятий. А мне лорд Двейн просто дает возможность практики.