Книга Консерватория: мелодия твоего сердца, страница 7 – Лисавета Синеокова

Вторая часть. Пассажи становятся активней, и я не выдерживаю. Медиатор выскальзывает из сведенных судорогой пальцев, с режущим звуком цепляет струну и падает на пол уже в полной тишине.

Вот теперь я была абсолютно уверена, что мои щеки пунцовые. Кожа горела огнем и не только на лице. Я сделала глубокий вдох и медленный выдох. Небо, да я готова была огреть этого типа по голове его же скрипкой! Вряд ли от этого было бы больше вреда, чем от его игры! Нельзя же так терзать инструмент своими эмоциями!

— Оллема Адерин? — голос мэтрессы Линдберг отзывался приятной прохладой дуновения беспокойства на почти ощутимо саднящей коже.

— Простите, мэтресса Линдберг, я… Мне… Можно, я немного подальше сяду? Мне нужно больше пространства… для… м-м-м… — для чего? Не для маневров же.

Ситуация глупая, но мне ни капельки не стыдно. Неловкость исчезла, будто ее и не было. Остались воспоминания о неприятных ощущениях, повторения которых мне не хотелось настолько, что я готова была выставить себя в сколь угодно глупом свете.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Преподаватель недоуменно посмотрела на меня, а затем медленно кивнула:

— Конечно…

Не теряя ни секунды, я встала и отодвинула стул на расстояние локтя. Так вибрации будут ощущаться гораздо слабее, ведь звук будет передавать мне только воздух, а он благодушный проводник, скрадывающий большую половину интенсивности звуковой волны. А значит, остаток урока пройдет, хоть и не приятно, но вполне терпимо.

Молодой человек с привлекающей внимание седой прядью бросил на меня короткий озадаченный взгляд, быстро сменившийся безразличным, и снова повернулся к нотам.

За оставшееся время занятия мы прогнали еще два ансамблевых произведения. В плане техничности к дуэту было не придраться, но мэтресса Линдберг все равно задумчиво закусывала нижнюю губу. Она всегда добивалась слаженности исполнения не столько механической, сколько интуитивной, и сейчас подспудно ощущала отчужденность музыкантов.

Однако, вопреки моим опасениям, преподаватель не стала разбираться с проблемой немедленно:

— Что ж, нам еще предстоит поработать, — произнесла она, но потом расцвела своей обыкновенной улыбкой и добавила. — Но вы оба сегодня хорошо постарались.

Грейнн покинул кабинет первым. Вежливо попрощавшись с метрессой, я последовала его примеру через минуту, сопровождаемая прощальным кивком и задумчивым взглядом преподавательницы.

* * *

Слуагадхан Броган смотрел на своего приятеля поверх пустого бокала. Что-то в старом знакомом неуловимо изменилось. Его бокал был пуст всего на половину, и это не было похоже на Грейнна Бойла, которого он знал.

— Слушай, Грейнн, — начал молодой человек, когда решил, что градус дружеского расположения возрос до приемлемого уровня, — тебе должно быть, некомфортно вернуться в консерваторию, когда все твои знакомые давно ее окончили.

Он сделал небольшую паузу. Оллам неопределенно хмыкнул, и лорд Броган продолжил:

— Почему ты взял такой длительный академический отпуск?

— Разве ты не слышал? — с мрачной усмешкой произнес молодой мужчина. — Перелом пальцев правой руки. С таким особо не поиграешь.

— Да, что-то такое говорили… — не испытывая неловкости, подтвердил Хан, — Но ведь кости срастаются довольно быстро. Восстановление занимает месяц, в худшем случае три… — незавершенная интонация явственно подразумевала под собой вопрос.

— Три месяца без скрипки. Ты не играешь, Хан, поэтому не представляешь, какого труда стоит восстановление полной работоспособности, не говоря уже о восстановлении музыкальной техники. Я до сих пор не могу играть так, как играл до перелома, — голос оллама отдавал сталью. Воспоминания, нахлынувшие на него были не из приятных.

— Но четыре с половиной года, Грейнн, — лорд Броган не успокаивался.

Грейнн Бойл невесело усмехнулся. В этом был весь Хан: его не волновали глупости вроде такта, к цели он привык идти напрямик.

— Скажем так, — после затянувшейся паузы, во время которой оллам убедился, что приятель не намерен отступать, произнес Грейнн, — я очень расстроился, потеряв возможность играть.

— В это я могу поверить, — усмехнулся лорд Броган. — Ты мало что любишь больше, чем свою скрипку. Вряд ли хоть одна женщина дождалась от тебя таких сильных чувств, — произнес он и снова растянул губы в улыбке.

Глаза Слуагадхана Брогана смеялись удачной шутке.

Грейнн Бойл ничего не ответил, только покрутил ножку бокала, не отрывая его от столешницы и смотря на рубиновую жидкость, словно в хрустальный шар памяти. Над столом повисла пауза. И снова ее прервал Хан:

— Знаешь, я слышал еще кое-что, — Грейнн оторвал взгляд от бокала и испытывающее посмотрел на старого знакомого.

— Я слышал, что имела место какая-то дрянная история вплоть до потасовки, — оллам прищурился. — Зная тебя, мне вполне в это верится, — хохотнул Хан, а губы Грейнна Бойла исказила кривая ухмылка. — И вполне ожидаемо, что подробности истории не просочились. Твой отец всегда прикрывал твои шалости.

— Хоть ему это и не нравилось, — кивнул молодой мужчина, признавая правоту собеседника.

— Как и моему, — улыбнулся тот, — но честь рода превыше всего, верно?

— Чего ты хочешь, Хан? — напрямую задал вопрос Грейнн Бойл.

Пауза продлилась недолго, после чего Слуагадхан Броган неожиданно серьезно ответил:

— Я знаю людей, Грейнн, очень высокопоставленных людей, которым было бы интересно послушать, что же в действительности произошло в доме столичного мастера краснодеревщика почти пять лет назад.

— К чему таким высокопоставленным людям история обыкновенной драки? — иронично приподнял бровь оллам, — Таких историй полно. Пусть идут в театр, там им об этом еще и станцуют.

Хан рассмеялся.

— А ты все такой же шутник, — после чего вновь стал серьезным и продолжил. — Слушай. Грейнн, я ни на чем не настаиваю. Просто хочу, чтоб ты знал: если с тобой поступили несправедливо, всегда найдутся люди, в чьих силах будет вернуть судьям их приговоры.

Слуагадхан смотрел прямо в глаза приятелю, ожидая его реакции. Грейнн Бойл усмехнулся, снова коснулся ножки бокала и произнес: