Книга Пляжное чтение, страница 32 – Эмили Генри

– Мои родители познакомились на карнавале.

Я не хотела этого говорить, просто вырвалось.

Гас посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица и неопределенно протянул:

– Да…

Я молча кивнула, твердо намереваясь оставить эту тему, но в последние несколько дней во мне что-то изменилось, и слова полились сами собой:

– Это было на первом курсе, в Университете штата Огайо.

– О, только не Университет штата Огайо, – поддразнил меня Гас.

У выходцев из штатов Мичиган и Огайо было серьезное соперничество, о котором я часто забывала из-за своего полного невежества в спорте. Папины братья с любовью называли его великим перебежчиком, и он дразнил меня тем же прозвищем, когда я выбрала Университет штата Мичиган.

– Да, тот самый, – подыграла я ему.

На несколько секунд мы погрузились в молчание.

– И так, университет, – подсказал Гас, – расскажи мне об этом.

– Нет, – ответила я, одарив его подозрительной улыбкой. – Ты же не хочешь этого слышать.

– По нашей договоренности я обязан узнать об этом, – сказал он. – Как же иначе я узнаю о рождении любви?

Боль пронзила мою грудь.

– Может, и расскажу, но не о своих родителях. Он изменял ей. Часто и много. Пока у нее был рак и она лечилась.

– Черт, – ругнулся Гас. – Это дерьмово.

– Сказал человек, который не верит в долгие отношения и потому не ходит на свидания.

Он провел рукой по своим и без того растрепанным волосам, оставляя их растрепанными. Его взгляд метнулся ко мне, потом снова на дорогу.

– Верность никогда не была моей проблемой, – наконец сказал Гас.

– Верность в течение двух недель не впечатляет, – заметила я.

– Да будет тебе известно, что я встречался с Тессой Армстронг в течение целого месяца, – ответил он.

– Только с ней? Кажется, я помню отвратительную ночь в кампусе, которая предполагает обратное.

На лице Гаса отразилось удивление:

– Я порвал с ней, когда это случилось.

– Я видела тебя с ней в то утро, – сказала я.

Наверное, мне должно было быть неловко, когда я признавалась, что все это помню, но Гас, похоже, этого не замечал. Он просто казался немного оскорбленным этой репликой.

Он снова взъерошил волосы и раздраженно произнес:

– Я порвал с ней на той самой вечеринке.

– Ее не было на той вечеринке, – сказала я.

– Конечно, не было. Но поскольку на дворе не семнадцатый век, у меня был мобильный.

– Ты позвонил с вечеринки и сказал своей девушке, что бросаешь ее?! – воскликнула я. – Зачем ты это сделал?

Он посмотрел в мою сторону, прищурившись:

– А как ты думаешь, Январия?

Я была благодарна, что в салоне машины не горел свет. Мое лицо внезапно вспыхнуло, а в животе было такое ощущение, будто по нему стекает расплавленная лава. Может быть, я неправильно поняла? Может, мне переспросить? Но разве это имеет такое уж большое значение? Это было почти десять лет назад. Даже если бы в ту ночь все пошло по-другому, в конечном счете это ничего бы уже не изменило. И все же я горела.

– Вот дерьмо, – выругалась я. Больше ничего мне на ум не приходило.

Он рассмеялся.

– Во всяком случае, вспомни своих родителей. Не может быть, чтобы все было так уж плохо.

Я прочистила горло, что прозвучало более чем неестественно. С таким же успехом я могла бы просто закричать о том, что не хочу говорить о своих родителях пока думаю слишком уж горячие мысли о нем.

– Это не так, – сказала я, успокоившись и сосредоточившись на дороге. – Я так не думаю.

– А в ту ночь, когда они встретились? – настаивал он.

И снова слова хлынули из меня потоком, как будто я должна была выговориться за весь год. А может быть, это было просто приятное отвлечение от другого разговора, который у нас был до этого.

– Они пришли на ярмарку, организованную церковью, – сказала я. – Но не вместе. Это как прийти на одну вечеринку, но порознь. А потом они стояли рядом в очереди к этой штуке… с Эсмеральдой. Ну, знаешь, механический экстрасенс-в-коробке.

– О, я хорошо с ней знаком, – сказал Гас. – Механическая Эсмеральда была моей первой влюбленностью.

Не было никаких причин для того, чтобы мне ощутить новый фейерверк жара на своих щеках, но все же я почувствовала это.

– Так или иначе, – продолжала я, – моя мама была пятым колесом на каком-то откровенно двойном свидании, пытающимся замаскироваться под случайную тусовку. Поэтому, когда остальные ушли, чтобы пройти через Туннель любви, она пошла, чтобы узнать свою судьбу. А мой будущий отец сказал, что пойдет знакомиться с красивой рыжеволосой девушкой в синем платье в горошек.

– Бетти Крокер? ^[35] – попытался предположить Гас.

– Она брюнетка. Проверь свои глаза, – сказала я.

Губы Гаса изогнулись в улыбке.

– Извини, что перебиваю. Продолжай. Итак, твой папа только что заметил твою маму.

Я молча кивнула:

– Во всяком случае, он все время стоял в очереди, пытаясь придумать, как завязать с ней разговор, а когда она заплатила за свое предсказание, то начала ругаться, как моряк.

Гас рассмеялся:

– Мне нравится видеть, откуда ты черпаешь свои замечательные качества.

Я отмахнулась от него и продолжила дальше:

– Ее предсказание застряло на полпути из автомата. Поэтому мой будущий папа сделал шаг вперед и спас положение. Ему удалось вырвать верхнюю половину билета, но остальная часть записки все еще застряла в автомате, так что мама не смогла понять смысла слов. И тогда он сказал, что ей лучше остаться и посмотреть, не выплывет ли ее предсказание вместе с его запиской.

– Ох уж эта старая фишка, – ухмыльнулся Гас.

– Всегда срабатывает, – согласилась я. – Как бы то ни было, он положил свои пять центов, и вышли оба билета.

В записке моей будущей мамы было: «Ты встретишь красивого незнакомца», а в его записке было: «Твоя история вот-вот начнется». Эти записки долгое время висели в рамке в гостиной. По крайней мере, когда я была у них в гостях на Рождество, они еще были там.

Глубокая боль прошла сквозь меня, словно меня резали длинным ножом для сыра, и этот нож все еще был там. Я думала, что в свете последних открытий не скучать по отцу будет легко и просто, а это оказалось самым трудным делом в моей жизни. Но самое худшее и самое непростое это было злиться на того, с кем уже не сможешь поговорить. На того, кого ты любишь настолько сильно, что отчаянно хочешь пробиться сквозь время и найти способ вернуть нормальную жизнь. Теперь я никогда не получу от папы настоящего объяснения, а мама никогда не получит извинений. Мы никогда не сможем смотреть на вещи «с его точки зрения». Он исчез, и все, за что мы собирались держаться, было уничтожено.