Книга Свободная комната, страница 60 – Дреда Сэй Митчелл

Когда я свешиваю ноги с кровати, чтобы встать, то замечаю женщину чуть за тридцать, которая вкатывает в мою комнату тележку с едой и чаем. Я сразу понимаю, что она не медсестра, потому что на ней нет униформы. Она в черных джинсах и мешковатой футболке. Ее безжизненные каштановые волосы забраны в очень тугой хвост. Когда она подходит ближе, я чувствую запах никотина.

— Что хочешь из тележки? — похоже, ей скучно.

Поскольку это элитное место, тележка полна вкусных угощений. Экзотические фрукты, изысканные сэндвичи, разнообразные сорта чая — конечно, включая травяные. Есть и ярко оформленное меню.

Я не в настроении.

— Ничего не нужно, спасибо, — мой голос звучит хрипло.

Она смотрит на меня оценивающим взглядом из-под опущенных ресниц.

— Ты новенькая?

— Приехала сегодня утром.

— Я здесь уже почти три месяца. Говорят, я поправляюсь, — она пожимает плечами. — Ну, по крайней мере, бросаться с крыши зданий я больше не хочу.

Я нервно сглатываю. Как бы я ни сочувствовала ее тяжелому положению, я не собираюсь задерживаться здесь так долго, чтобы успеть завести друзей. Когда она начинает поворачивать тележку обратно к двери, у меня возникает идея.

— У тебя есть мобильный?

Она сжимает ручку тележки, наполовину оборачиваясь ко мне. Широко раскрывает глаза, взвешивая мою просьбу.

— Я не думаю, что вам разрешено пользоваться мобильными телефонами в этой части отделения.

Я встаю на ноги. На удивление уверенно.

— Я только хочу проверить своего кота. Ну, убедиться, что мой друг его кормит. Мой бедный Генри, он умрет без меня, и тогда я не знаю, как буду жить дальше. У меня больше не будет смысла жизни.

Может быть, последнюю фразу говорить не стоило, так как эта женщина, очевидно, с трудом справляется с жизнью, но домашние животные всегда трогают сердца людей.

Она складывает руки на груди.

— А что мне за это будет?

Я не знаю, что сказать, поэтому она продолжает:

— У тебя есть духи? Пока живу здесь, уже и забыла, что значит хорошо пахнуть. От здешнего мыла воняешь машинным маслом.

Вот черт! Такого у меня нет. Но я не могу допустить, чтобы мой шанс выбраться отсюда выскользнул из двери с тележкой для чая.

— Как ты знаешь, я только что приехала, но могу достать тебе духи. Скажи какие, и я их достану, — уговариваю ее я.

Она размышляет над тем, что я сказала.

— Как ты собираешься это сделать?

Я стучу пальцем по носу. Это ей нравится.

— Предоставь это мне. Так могу я воспользоваться твоим телефоном?

— Мне нужно забрать его из своей комнаты в другом конце корпуса.

Я встаю в позу караульного возле ее тележки.

— Я позабочусь о ней, пока ты заботишься о моем деле.

Она уходит и возвращается не более чем через три минуты. Протягивает мне телефон, но не отпускает его, когда я пытаюсь его взять.

— Это должны быть «Итернити». — Сначала я немного недоумеваю по поводу того, о чем она говорит, но потом догадываюсь. — Никакой дряни от Шанель, — она отпускает телефон. — Давай скорее. Если они узнают, у нас будут огромные проблемы.

Пока я набираю номер телефона, у меня дрожат пальцы. Я осознаю, что она следит за каждым моим движением.

Переадресация на голосовую почту. Черт!

Я оставляю сообщение таким тоном, как будто это легкая болтовня:

— Алекс! Привет, дорогой. Слушай, мне пришлось лечь в больницу на несколько дней, и некому присмотреть за Генри… Нет, ничего серьезного, обычное дело… Слушай, не мог бы ты заскочить ко мне и убедиться, что мой малыш не слишком расстроен?

Я зачитываю Алексу список продуктов для питания вымышленного кота Генри, пытаясь при этом говорить как сумасшедшая кошатница. Наконец я перехожу к цели звонка. Я беру с чайной тележки меню.

— О, в больнице чудесно. Дорогой, мне нужна парфюмерная вода «Итернити», записывай адрес… — Я зачитываю ему название и почтовый индекс, написанные на меню, а затем добавляю своим самым беззаботным голосом: — Au secours, Alex! Au secours! Maintenant! Au secours! ^[7]

Алекс говорит по-русски и расшифровал текст у меня на стене. Мне остается только надеяться, что он разберет мой школьный французский, а моя соседка по больнице — нет. Я возвращаю телефон своей новой приятельнице, которая улыбается, как будто у нее день рождения.

— Знаешь, я не сумасшедшая, — вдруг прямо заявляет она. — У меня ребенок умер в прошлом году, и мне стало хуже. Когда я душилась «Итернити», он улыбался.

Я делаю глубокий вдох, пораженная ее рассказом. Она не ждет, пока я извинюсь, одарю ее дружелюбной улыбкой или похлопаю по спине. Она просто выкатывает тележку с чаем из комнаты.

Я ложусь обратно в кровать и пытаюсь расслабиться. Не прикасаюсь к сэндвичу, потому что думаю, что они могли его отравить.

Я нахожусь в том сумеречном мире, где ты наполовину спишь и наполовину бодрствуешь, когда дверь в мою комнату начинает открываться. Мое сердце екает от надежды: вдруг Алекс наконец-то пришел? Какой же он все-таки молодец, что пришел ко мне даже после того, как я, к своему стыду, выкинула его из своей жизни. О, как я хочу наконец-то выйти из этой комнаты. Почувствовать солнце на коже, ветер в волосах, вкус свободы, все те вещи, которые я воспринимала как должное всю свою жизнь.

Сердце у меня падает, когда я понимаю, что это не Алекс. За высоким санитаром стоит посетительница. Когда мои глаза фокусируются на ней, я понимаю, почему не сразу догадалась, кто это. Это последний человек, которого я ожидала. Мама.

Санитар объясняет ей тихим и твердым голосом:

— Как видите, Лиза очень устала, так что будьте любезны, уложитесь в пятнадцать минут.

Мама не отвечает. Кажется, она даже не слышит его. Она выглядит бледной и потрясенной и больше похожа на пациентку, чем я. У нее потерянный вид, и больше всего мое внимание привлекает ее прическа. Она никогда этого не говорила, но я знаю, что мама гордится тем, как красиво и естественно выглядят ее уложенные волосы. Блестящие, живые, каждая прядь знает свое место. А сейчас они безжизненные, спутанные и, как я подозреваю, немытые. Когда санитар уходит, мама оглядывает комнату, а затем останавливает взгляд на мне.

— Вот ты где, — голос у нее такой же безжизненный, как и волосы. Она сплетает пальцы и прижимает их к животу, как будто отчаянно пытается сдержать внутреннее смятение.

— Да, вот я где, — я отказываюсь вставать. Мои слова звучат как горький сарказм. — Мои аплодисменты папе и доброму другу доктору Уилсону. Они — настоящая шустрая команда. Полагаю, ты собираешься сказать мне, что понятия не имела, что они задумали? Побереги дыхание. Мне это неинтересно.