Книга Бал жертв, страница 103 – Пьер Алексис Понсон дю Террайль

— Я погиб! — прошептал мельник.

Но так как Жак Кривой был человек решительный, он схватил свое ружье и, позвав работников, сказал:

— Дети мои, если вы хотите бежать, бросьтесь в воду, переплывите Ионну и спасайтесь… Если вы хотите остаться со мною, если хотите умереть за доброе дело, возьмите ружья.

— Мы останемся, — отвечали работники. Это были сильные парни. Они вооружились каждый ружьем. Брюле приподнялся с мешков, на которых он лежал, и сказал Жаку Кривому:

— Если ты хочешь иметь доказательство, что я не изменник, дай мне также ружье, и я стану тебя защищать.

Но мы сказали уже, что Жак был упрям.

— Нет, — сказал он, — и прежде, чем они придут сюда, я прострелю тебе голову.

Брюле опять опустился на мешки, не проронив ни слова. «Тем хуже для тебя», — подумал он.

Солдаты подошли к двери мельницы. Жак Кривой загородил вход баррикадами. Офицер постучал.

— Чего вы хотите? — спросил мельник.

— Именем закона отворите!

— Извините, я потерял ключ от двери, — крикнул Жак.

Спрятавшись за ставнями окна, мельник искал Курция, чтобы послать в него пулю, но Курций в час опасности умел спрятаться; он встал в последний ряд солдат.

— Отворите! — повторил офицер.

— А вот и мой ключ! — отвечал Жак.

Он прицелился и выстрелил в офицера, тот упал. Это послужило сигналом атаки. Солдаты отвечали тем же, и ставень весь был пробит пулями, но ни одна из них не попала в Жака. Работники также выстрелили, и упали три солдата. Началось настоящее сражение.

Спрятавшись за стенами, превратив каждое окно в бойницу, Жак и его два работника стреляли метко; солдаты отвечали градом пуль. Через четверть часа они лишились двадцати человек; через две минуты пуля пробила дверь мельницы, попала в работника и убила его на месте. Жак приметил наконец Курция и прицелился в него, но Курций догадался и опустил голову. Его шляпа с перьями была пробита, голова осталась цела. Тогда раздраженные солдаты бросились на дверь и выбили ее. Жак принял их топором, но борьба была непродолжительная. Храбрец упал, проткнутый десятью штыками, и не успел осуществить угрозу, сделанную Брюле. Что касается второго работника, то пуля попала ему в сердце, и у мельницы не было более защитника. Курций ждал эту минуту, чтобы триумфально войти на мельницу. Брюле, спрятавшись в углу за мешками, был защищен от пуль.

— Да здравствует нация! — закричал Курций.

— Да здравствует нация! — повторил голос.

Это был голос Брюле.

Курций приметил его и закричал с ругательством:

— А, разбойник! И ты здесь!

— Да здравствует нация! — повторил Брюле.

Только тогда Курций приметил, что фермер был связан веревками.

— Гражданин комиссар, — сказал Брюле, — вы всегда будете иметь время расстрелять меня; но так как я не хочу быть в одно время и жертвою роялистов, которые меня поставили в это положение, и республиканских солдат, подозревающих мой патриотизм, я требую, чтобы мне позволили объясниться.

Курций был поражен этой логикой и остановил руку солдата, который собирался убить Брюле.

— Разве ты не изменник?

— Как видите, — отвечал Брюле. — Если бы я был роялистом, я не был бы связан по рукам и ногам, и вы нашли бы меня здесь с оружием в руках.

— Это правда, — сказал унтер-офицер, начальствовавший над маленьким отрядом.

— Но ведь это ты мне изменил? — спросил Курций.

— Нет.

— Однако ты был уверен, что я сумасшедший?

— Да.

— Это ты запер меня в солэйском погребе?

— Я.

— И говоришь, что ты не изменник?

— Клянусь вам.

— Когда так, постарайся объясниться.

— Это легко. С кем вы приехали в Солэй?

— С шатель-сансуарской национальной милицией и жандармами.

— Разве вам удалось подчинить себе всех этих людей?

— А! Точно! — сказал Курций, вспомнивший медленность и дерзкие возражения Жана Бернена. — Ну и что из этого следует?

— Прежде чем я объяснюсь, велите уйти всем, — продолжал Брюле.

По знаку Курция солдаты удалились и вынесли трупы Жака и двух работников.

— Вы были тогда обмануты, — сказал Брюле Курцию.

— Кем?

— Жаном Берненом, который оказался роялистом и продержал вас целую ночь только для того, чтобы дать другим время похитить генерала.

— А! — с гневом сказал Курций.

— Это истинная правда.

— Я велю его расстрелять сегодня же…

— Это ваше дело, но вы понимаете, что я должен был поддакивать им.

— Зачем?

— Чтобы вас спасти! В тюрьме не умирают.

— Но объясни мне все-таки, зачем ты мне изменил?

— Говорю вам, я вам не изменял, я вас спас…

— Почему ты связан и как очутился здесь?

— Это другая история. Роялисты услыхали два слова, которые я шепнул вчера утром Зайцу, которому я приказывал отворить вам ночью двери погреба, негодяи на нас и напали. Не знаю, что они сделали с моим сыном, а я вот здесь.

Брюле не боялся, что слова его опровергнут. Заяц убежал, а Жак Кривой — мертвый. Притом он говорил таким уверенным тоном, что убедил Курция. Чрезвычайный комиссар удостоился протянуть руку фермеру, забыв, что пленник не может ее пожать.

— Развяжите меня прежде, — сказал ему Брюле.

Курций взял нож и разрезал узы фермера. Тот встал, глубоко перевел дух и заговорил свободнее, но несколько понизив голос:

— Я думаю, что если бы мы могли понять друг друга, гражданин, мы устроили бы прекрасное дельце.

— Ты думаешь?

— Да, я вам выдам роялистов.

— Всех?

— Кроме одного. Этого я оставлю для себя.

— Но… других?..

— Через три дня не останется ни одного.

— Что ты хочешь за это?

— О! Многое.

— Но все-таки?..

— Во-первых, я хочу сто тысяч ливров.

— Это дорого.

— Как хотите, гражданин.

— Хорошо, я заставлю директоров дать тебе эту сумму. Но это все?

— Нет, я еще хочу жизнь Солероля.

Эти слова сняли пелену с глаз Курция.

— А! — сказал он. — Я теперь понимаю все: ты хотел освободиться от Солероля и изменил ему.

— Ему — да, а не вам.

— Разве ты ненавидишь Солероля?