Книга Бал жертв, страница 88 – Пьер Алексис Понсон дю Террайль

— И никто не будет иметь сострадания к нему.

Когда Машфер произносил эти слова, бывшие приговором бригадному начальнику Солеролю, к нему подошел мельник.

— Что ты хочешь? — спросил Машфер.

— Я пришел узнать, что делать с этим человеком?

— С каким?

— Который сидит в погребе.

— Надо там оставить его.

— Умереть с голода?

— Нет, — отвечал Машфер, — но ему не худо почувствовать боль в желудке.

— Когда мне отнести ему есть?

— Сегодня к ночи.

Машфер и Ланж воротились на мельницу. День прошел, настала ночь. Но в этот день сделали многочисленные приготовления, приготовления таинственные, которые показывали близкий отъезд. Два товарища Машфера ушли в своих костюмах сплавщиков в Мальи и привели оттуда лошадей якобы для того, чтобы вести бичевой паром с лесом, как говорили они. Третий лил пули и приготовлял порох. Мельник остановил колесо своей мельницы и отослал крестьянина, который приходил молоть муку.

Когда пробило девять часов на медных часах, находившихся на кухне, Машфер сказал Ланж:

— Нам надо расстаться.

— Расстаться! — вскричала она.

— Надолго… Или на несколько часов… Как ты желаешь.

— Что ты хочешь сказать?

— Хочешь разделить наши опасности, нашу странствующую жизнь?

— Хочу ли? Ведь я приехала для этого.

— Но, несчастная! Неужели ты хочешь оставить Париж, театр, эту толпу, которая аплодирует тебе каждый вечер?

— Но я тебя люблю.

— Когда так, оставайся! — просто сказал Машфер.

— Ты добр, и я люблю тебя, — сказала Ланж, обвив его шею своими белыми руками.

— Но все-таки нам надо расстаться.

— Ах, Боже мой!

— На несколько часов.

— Ты сейчас оставишь меня?

— Нет, ты уедешь к нашим братьям.

— Одна?

— О нет! — возразил Машфер, улыбаясь. — Я тебе нашел лошадь и проводника.

— Когда же я поеду?

— Когда придет твоя лощадь.

— Какая лошадь?

— Большая рабочая лошадь, которая отвезет тебя и друга, который будет провожать тебя.

Жак, кривой мельник, был вдовец и сохранил всю одежду своей жены.

— Сударыня, — сказал он Ланж, — если вы поедете в вашем платье, вас, пожалуй, арестуют.

— Солероль, наверно, послал за тобой в погоню, — сказал Машфер.

— Надо переодеться?

— Конечно.

— В мужскую одежду?

— Нет, — улыбаясь, возразил Машфер, — женщину, одетую мужчиной, всегда узнают.

Мельник разложил перед Ланж платья своей жены.

— Она была так же высока, как вы, и почти такая же красавица, как вы, — прибавил он, улыбаясь.

Машфер вышел на порог мельницы и посмотрел по направлению к Мальи. Издали слышался лошадиный топот.

— Это ты, Гастон? — спросил Машфер.

— Я, — отвечал Гастон.

— С лошадью?

Машфер пошел навстречу Гастону и увидел, что он ведет лошадь за узду. Он взял его за руку и сказал:

— Я поручу тебе Ланж, и ты проводишь ее в нашу главную квартиру.

— Бедная женщина! — сказал молодой человек. — На какую жизнь она осуждает себя?

— Но если вы будете задержаны, — прибавил Машфер, — будь осторожен, потому что она чрезвычайно смела и будет драться, как мужчина.

Ночь была светла, как накануне, и луна сияла на безоблачном небе. Ланж надела костюм крестьянки, запачкала себе руки наскобленным кирпичом, чтобы подражать загару, и спрятала свои прекрасные волосы под чепчик из полосатого ситца с таким искусством, что ее нельзя было не принять за уроженку окрестностей Шато-Шинон. Дворянин, переодетый сплавщиком, вскочил на лошадь; Ланж поместилась за ним. У него висело на перевязи ружье, а под блузою были два пистолета и кинжал.

— Будьте спокойны, — сказал он Ланж, — мы не подвергаемся никакой опасности.

— О! — сказал она. — Я ничего не боюсь, когда я с Машфером или с его друзьями.

Машфер написал несколько слов карандашом иероглифическими знаками на листке из памятной книжки.

— Вот твой паспорт, — сказал он, подавая его Ланж, — это для Каднэ.

Ланж уехала. У Машфера забилось сердце.

— Только бы у них не было дурной встречи… — прошептал он.

— О! Не бойтесь, месье Машфер, — сказал Жак Кривой. — Ваш друг как настоящий сплавщик, а дама еще лучше переодета. Им придется проезжать только одно дурное место.

— Ты говоришь о Шатель-Сансуар?

— Да. Но я советовал вашему другу повернуть налево и не оставаться в деревне.

— А если они повстречаются с жандармами?

— Я и на этот случай дал вашему другу хороший совет.

— Какой?

— Позволить арестовать себя и спросить мэра.

— Жана Бернена?

— Да.

Улыбка мелькнула на губах Машфера.

— Однако это свирепый патриот, — сказал он с иронией.

Жак Кривой начал смеяться. Машфер посмотрел на часы, было девять часов.

— В путь! — сказал он.

Три других дворянина, переодетые сплавщиками, а также Заяц и Мишлен были готовы. Лица у них были выпачканы сажей, и они были вооружены с ног до головы. Но когда они готовились следовать за Зайцем до того места, где должны были овладеть Солеролем, мальчик сделал самое благоразумное замечание:

— Месье Машфер, — сказал он, — папаша Брюле поздно придет в Солэй, и если начальник бригады пьян, ему будет трудно тронуться с места.

— Ты думаешь, что он не поедет?

— Я это не говорю, но мне пришла хорошая мысль.

— Посмотрим.

— Надо послать Мишлена в Солэй, он увидит отца и воротится к нам.

— Как хотят, — сказал Мишлен, — у меня ноги хорошие.

— Ступай! — сказал Машфер.

Мишлен ушел по тропинке, которая шла возле Волчьего прыжка.

— В путь! — повторил Машфер.

Но в эту минуту Жак Кривой прибежал с испугом.

— Не уходите! — кричал он. — Не уходите!

— Почему же? — спросил Машфер.

— Я относил изменнику есть…

— Ну?

— Его там уже нет…

— Невозможно! — сказал Машфер. — Он не мог выбить дверь.

— О, нет!