Книга Золотой корсар, страница 89 – Луи Нуар

Падение его было встречено всеобщим хохотом.

Вскочив на ноги, Вендрамин обвел швейцарцев полным презрения взглядом, что лишь удвоило веселье, и с достоинством промолвил:

— Сир! Раз уж даже в вашем августейшем присутствии эти люди позволяют себе смеяться над моим платьем капуцина, над моими несчастьями или даже самим Господом нашим в моем лице, я покину ваш дом, как пророк, стряхнув на пороге грязь со своих сандалий и пыль со своих одежд!

Эти слова вызвали новый приступ смеха — громче всех смеялся король, — но Вендрамин, который в бороду смеялся еще больше, чем все остальные вместе взятые, нашел достойный способ отомстить.

Обернувшись, он вытянул вперед правую руку и сказал:

— Benedictat vos Deus! ^[33]

Тем самым он, по примеру достопочтенного прелата Буало, заставил всех склонить перед ним головы, после чего с величественным видом удалился.

Король хохотал до упаду.

Что до Луиджи, то и ему вся эта сцена показалась столь потешной, что он даже забыл осмотреть рану секретаря суда.

Тем не менее по истечении какого-то времени он сказал Франческо:

— Сир, этот бедняга секретарь, по всей видимости, приходил с каким-то посланием от судьи; не послать ли мне кого-нибудь к Рондини узнать, чего тот хотел?

Короля занимало совсем иное.

— Перо, чернила, бумагу и печать, — бросил он секретарю.

Он черкнул несколько слов.

— Доставьте это преподобному отцу, в монастырь капуцинов, капитан.

Слова его были обращены к командиру поста.

Повернувшись к Луиджи, король проговорил:

— Как вы уже поняли, я намерен выплатить небольшую компенсацию этому славному монаху, равного которому по силе, вероятно, не сыщешь во всем королевстве, и который так здорово развлек нас сегодня.

— Это преданный слуга, сир.

— Потому я и решил пожаловать этому святому человеку двадцать арпанов лугов для бычков его монастыря; должен же он как-то поддерживать свое крепкое здоровье! Спокойной ночи, господа.

— Простите, сир.

— Вы что-то хотите?

— Но судья, сир…

— Ах, да… Его вдова…

И король выписал ордер на получение денежного пособия для семьи погибшего.

— И вот еще что, сир, — продолжал министр. — Мы так и не узнали, чего хотел этот бедняга писарь.

— Действительно! Пошлите кого-нибудь к судье.

И, похохатывая, король вернулся в свою спальню.

Франческо пребывал в великолепном расположении духа…

Он шепнул пару слов своему камергеру, и часом позже уже знакомая нам герцогиня — та самая, что была без ума от Паоло — вошла через небольшую дверь в комнату, располагавшуюся по соседству со спальней Его Величества.

Знал бы Вендрамин, чем закончится его кровавый фарс!

Великан немедленно побежал к своему крестному и обнаружил того спящим беспробудным сном пьяницы.

Отослав впустившего его в монастырь монаха, Вендрамин потряс преподобного отца как следует.

Вскоре у капуцина наступило пробуждение.

— Не надо, Хуанита, — пробормотал он. — Не тряси меня так.

Вендрамин улыбнулся.

«Похоже, — подумал он, — ее зовут Хуанита, малышку крестного».

Набрав полный жбан воды, он сказал монаху:

— Вот, выпейте.

Жадно схватив кувшин, преподобный отец осушил его одним махом:

— Тьфу! — проговорил он, возвращая кувшин. — До чего ж тошнотворное пойло! Ах, сын мой, какое предательство!

— Давайте-ка приходите в себя, крестный; ситуация серьезная.

Монах протер глаза.

Видя, что разум преподобного еще не совсем прояснился, Вендрамин налил воды в супницу, схватил крестного за затылок и окунул его голову в миску, вследствие чего вода разлилась по всей скатерти.

В таком положении он продержал монаха с полминуты.

То было не совсем почтительно, но практично: этого времени оказалось достаточно для того, чтобы из преподобного отца вышел весь хмель.

Когда Вендрамин наконец отпустил крестного, тот схватил за горлышко огромную бутыль и с вполне объяснимой яростью начал ею размахивать; но он так дрожал от гнева, что бутыль выскользнула из его пальцев и, со свистом пролетев мимо великана, разбилась о стену.

Вендрамин и бровью не повел: ну, разбилась рядом с его головой бутылка — что с того?

Даже лопнувший мыльный пузырь произвел бы на него большее впечатление!

Уже в следующее мгновение вмиг протрезвевший и успокоившийся монах и его крестник сидели за столом и мирно, словно ничего и не случилось, беседовали.

— Прошу вас, дорогой крестный, — сказал Вендрамин, — выслушайте меня очень серьезно.

— Говори, негодник.

— Пока вы тут дрыхли, как упившаяся вусмерть абруццкая свинья, я спасал вашу честь, крестный.

— О, сын мой, ты меня оскорбляешь!

— Даже и не думал. Ну напились вы, как абруццкая свинья — что с того?

— По правде сказать, это меня нисколько не тревожит.

— Гораздо важнее то, что я выполнил вашу миссию, не так ли?

— Мою миссию! Ах, да!.. Так ты, дитя мое, — воскликнул монах, — присутствовал при допросе этой мятежницы?!

— Да, крестный. И мной остались так довольны, что я добился от короля вот этой дарственной.

Преподобный отец пробежал документ глазами.

— Ах, Господи! О, горячо любимая Дева Мария! Все святые рая, какое счастье! Виноградники, растущие на самом лучшем склоне Везувия, виноградники, которые плачут слезами Господа нашего Иисуса Христа. Дай я тебя обниму.

Вендрамин позволил крестному прижать его к своей груди, а затем продолжал:

— Но зарубите себе на носу: об этом подлоге никто не должен узнать, иначе нам всем придет конец. Сейчас я расскажу вам обо всем, что со мной случилось, чтобы в случае чего вы были в курсе.

И Вендрамин поведал крестному о своих геройствах, разумеется, умолчав о том, что монаха не касалось.

Он уже собирался откланяться, когда прибыл гонец от короля и вручил настоятелю бумагу, удостоверяющую передачу монастырю в вечное пользование восхитительного луга.

Преподобный отец и его крестник получили это послание у ворот; вдали, на горизонте уже занимался день, и лаццарони уже просыпались на ступенях домов, где они спали; все братство капуцинов было уже на ногах.