Книга Вечная мерзлота, страница 98 – Виктор Ремизов

Он усмехнулся грустно, но уже и немножко весело. В конце концов он снова на своем «Полярном», втягивается в работу, и все по-прежнему. С камбуза раздавались стук ножей, громыхали посудой. Сан Саныч пошел в корму и увидел Николь. Девушка стояла у фальшборта, застыла взглядом на поднимающемся солнце, на большой реке с солнечными зайчиками. Сан Саныч замер, не хотел ей показываться – всего три дня назад он ее почти предал.

Он помялся, трусливо подсматривая за ней из-за рубки, замерз и стал спускаться к себе. На соседней барже зашумели, в тишине утра раздались резкие крики, топот ног, яростно заорали собаки, Сан Саныч вернулся наверх.

По палубе баржи метался заключенный. Немолодой, без шапки, в черной спецовке и черной распахнутой телогрейке, он бежал к корме, будто собирался прыгнуть в воду, но вдруг развернулся и, громыхая тяжелыми ботинками и не даваясь двум конвоирам, которые как будто и не очень старались его поймать, кинулся на нос, к трапу, спущенному на берег. У трапа стоял офицер и неторопливо доставал пистолет. Мужик увидел, затормозил, съежился, и, прикрывая голову руками, мимо офицера и мимо трапа прыгнул в воду. Там было неглубоко, он вскочил на ноги и, хромая и вопя от боли, бросился вдоль берега. Он был слабый, возможно и больной, падал, скользя по глине, бежал непонятно куда и непонятно зачем. Белов даже не испугался за него, конвой вел себя спокойно, было ясно, что мужик вот-вот упадет без сил и его не надо будет ловить.

На барже конвоиры с собаками подошли к офицеру, тот ржал, тыча пальцем в убегавшего доходягу. Собаки заходились в злобе и рвались с поводков. Белов вспомнил вдруг о Николь. Обернулся. Она стояла на корме, вцепившись в фальшборт.

По трапу сверху вниз, нервно и быстро перебирая ногами, спускалась овчарка. Спрыгнула на берег и рванула за нелепым беглецом.

– А-а-а-й! – раздался страшный женский визг.

Белов не понял, откуда он, овчарка как раз налетела на мужика и повалила на землю.

– А-а-а-й-яй! Помогите! Люди! Лю-у-ди-и-и! – Николь кричала и бежала вдоль борта.

К зэку стрелой подлетела вторая овчарка, и два обученных зверя яростно закрутились вокруг лежащего. Вгрызались, тянули, рвали.

– Ой! Ой! А-а-а! – негромко стонал мужик, закрывая голову.

– Да что же вы делаете?! Звери! Урки поганые! – орала от камбуза Нина Степановна, грозя в воздухе огромным ножом.

Николь добежала до трапа, но чего-то испугалась и осела, как и мужик, закрывая голову руками. Белов схватил ее в охапку, она отпихивалась с безумными глазами… Офицер стоял совсем недалеко, на носу баржи, и, улыбаясь, смотрел на Белова с Николь. Солдаты неторопливо шли к своим овчаркам. Лагерник уже не отмахивался и не кричал, сжался в комок. Штаны изорваны, ноги в крови, ботинок валялся в стороне. Один пес устал и отошел в сторону, другой все рвал беглеца. Наконец бойцы взяли их на поводки и отвели, разглядывая работу собак.

Николь трясло, Сан Саныч силой поднял ее, она оказалась легкой, и он, крепко обняв ее, повел в носовой кубрик. Оттуда уже выбирались разбуженные криками матрос Санька и Йонас… Нина Степановна помогла Белову спустить девушку по металлической лесенке.

– Ну иди, иди, Сан Саныч, я тут сама! – она пыталась уложить Николь на кровать, но та не ложилась, качала головой, будто не веря тому, что видела, и закрывала руками лицо.

Белов поднялся наверх. Вокруг изорванного уже собрались конвоиры и кто-то с соседних барж. Тряска Николь передалась Белову, он глядел на случившееся ее глазами, он видел ее бесстрашный порыв бежать на помощь и понимал, что она француженка! На помощь русскому мужику бежала слабая француженка! И ему становилось невозможно стыдно за свою родину и за всех русских.

Возле мужика все было спокойно. Он лежал в окружении таких же мужиков, над ними поднимался табачный дым. Сверху по ермаковскому взвозу спускались двое в белых халатах. На «Полярном» многие уже были на палубе. Грач негромко внушал молодежи:

– И не надо туда лезть, не наше дело, а вдруг он преступник?! Да с ножом! Чего он побёг? Никто не знает! И не лезьте, ребята, конвойные стрельнут – им за это ничего не будет!

Сан Саныч взял у Фролыча папиросу, после бессонной ночи и нервов голова сразу закружилась, он стоял, напряженно думая о чем-то, но вдруг отдал Фролычу дымящееся курево и решительно пошел к трапу. По дороге фуфайку сбросил. Спустился и неторопливо двинулся к истерзанному. Тот лежал на спине и тихо стонал, кто-то в белом халате обрабатывал раны. У заключенного были изорваны ноги и кисти рук, лицо серое, будто окаменело в боли и только синий рот открывался для стона-выдоха. Взгляд был ненормальный, ни на ком не останавливался, словно вокруг него совсем не было людей.

– Так, разошлись все! – раздался властный молодой голос.

К беглецу шел младший лейтенант, начальник конвоя, тот, что командовал стрелками и овчарками. Лицо вблизи оказалось очень обычным, не злым, как ожидал Белов. Светло-русый чуб, падающий на лоб, толстоватые щеки… Деревенский, судя по говору:

– Бегать не будет! Берите его!

– Если умрет, отвечать будете вы, гражданин лейтенант! Я составлю рапорт… – врач осторожно ощупывал окровавленную голову заключенного.

– Кого… отвечать! Мы его стрелять могли! – офицер снисходительно, но и чуть трусливо улыбнулся.

Врач не слушал офицера, сказал что-то санитару, и они стали перевязывать ноги беглеца. Белов увидел лицо врача. Это был тот фельдшер, с которым он сцепился в прошлом году.

– Я обязан забрать его в санчасть… – фельдшер спокойно крутил бинт. – Заключенного сильно изорвали, гражданин лейтенант. Это вы распорядились?

– Чего ты?! – недобро оскалился младший лейтенант. – Побег был! Собак пустили…

– Я не из особого отдела… – фельдшер распрямился и посмотрел в глаза начальника конвоя.

– Я все видел! – твердо заговорил Белов, поддерживая фельдшера. – Они специально его затравили! Я капитан буксира «Полярный», могу подтвердить! – Сан Саныч зло волновался, еле сдерживался, чтобы не сцепиться с лейтенантом.

– Ну вот, видите, гражданин лейтенант! Будет лучше, если он выживет…

В конце концов, после препирательств – младшему лейтенанту было бы выгоднее, если бы зэк околел в трюме, где сидели еще полтысячи таких же, – искалеченного увезли на телеге в санчасть. Начали разгружать остальных.

Белов вернулся на судно, все уже занимались своими делами. В командирском кубрике завтракали, Сан Саныч не мог есть, выпил остывшего чаю. Его тянуло сходить к Николь, но было неудобно и перед командой, и еще почему-то… Он страшно хотел спать, за все эти бессонные дни… уснул, не раздеваясь.

Проснулся после обеда, заглянул к кокше на камбуз:

– Как она, Нина Степановна?

– Съешь супу, Сан Саныч, не завтракал, не обедал! Спит она. Все о людях горевала… прямо как с ума спятила. Но ничего вроде… – Степановна взяла с полочки недокуренную папиросу и вышла на палубу. – Намучаетесь вы с ней, Сан Саныч, помяните мое слово!