Книга Темная сторона Хюгге, страница 38 – Дорта Норс, Хелле Хелле, Йенс Блендструп, и др.

– Мальте, – говорит она наконец.

– Нет, – говорит он хмуро.

– Все-таки ты должен мне кое-что сказать.

– Нет.

– Чем все закончилось с твоими приятелями?

– Я-то откуда знаю? Они задержаны, ма. Арестованному человеку не позвонишь вот так запросто и не спросишь, как дела.

– Я все думаю о том, что они могут рассказать что-то о тебе.

– Конечно, они этого не сделают.

– Да.

Она впивается зубами в губу.

– Я прочла об этом в газете, – говорит она. – Дело было на ферме неподалеку от Гальтена? – Она не дожидается, пока он ответит. – Там на людей напали, порезали их ножами и избили сковородками. Так ведь и убить недолго, Мальте. Ты заходил с ними туда?

– Нет. Я всего лишь их отвез.

Она верит, что он говорит правду. Просто ей нужно слышать это снова и снова. Он не заходил с ними туда. Ноги не держат ее, она опускается на стул и вытягивает их. Там, на другом конце, Мальте кладет трубку. Разговор окончен. Собака, медленно и тяжело ковыляя, подходит к ней и ложится рядом со стулом, смотрит на хозяйку долгим взглядом, не сводит с нее своих глаз, веки которых отвисли и покраснели. Ее жизнь целиком и полностью подчинена следующему лакомому кусочку, который она получит. Ради него собака готова примирить свою жизнь с разными несущественными мелочами. Лисбет гладит ее по спине ступней, облаченной в чулок. Мальте, конечно, на это наплевать, но она теперь будет ходить и ждать, что где-нибудь кто-то все-таки проговорится, у себя дома, в кругу своих. За Мальте могут прийти и забрать его прямо сейчас, или завтра, или через три месяца. Никто не знает, когда его имя всплывет и всплывет ли. В последнем она уверена: оно всплывет.

Идет дождь. Косые струи бьют по стеклу.

Через секунду до нее доносится шебуршание ключа в замочной скважине в прихожей, и входная дверь открывается. Она садится на стуле поровнее.

– Привет, дорогой, – кричит она. – Как прошел день?

Эсбен бормочет что-то невнятное и скидывает на пол рюкзак. Она наизусть знает все звуки, которые он издает. Глухой стук, сапоги, куртка, звук расстегиваемой молнии.

– Я приготовила тебе поесть. Может, зайдешь на кухню, что-нибудь перекусишь?

– А-а, еда, – негромко бурчит он и исчезает в ванной. Долго течет вода. Она поправляет неровно лежащий нож. Теперь он негромко возится с чем-то в коридоре. На него напала стеснительность. Она встает и выходит к нему.

– Заходи, посиди немного со мной, – говорит она. – Ты наверняка страшно проголодался.

Прошло то время, когда он все время рвался быть рядом с Лисбет. Он поворачивается к ней. У него бледное треугольной формы лицо и темного оттенка глаза. За последний год он так вытянулся и вырос, что кровь не успевает циркулировать по его телу. Руки и ноги у него вечно синие от того, что ему холодно.

– Как прошел сегодня день в школе? – спрашивает она.

Он кривит лицо. Эта гримаса – то, что отличает нового Эсбена от прежнего. Прежний охотно отвечал, новый запрещает задавать этот вопрос. Во всем, что касается ее и Эсбена, любому его ответу предшествует это тягучее противоборство между прежним Эсбеном и новым. Иногда верх одерживает прежний, иногда новый.

– Тебе нравится смузи? – спрашивает она. – Я его сделала из ежевики, которую мы собрали тогда в кустах. Помнишь, в воскресенье?

– Не помню, – хрипло говорит он. Она смотрит на сына, на то, как он, сгорбившись, запихивает в рот еду. У него во всем разброд и шатание, но у нее создалось впечатление, что в школе он справляется. Классный руководитель говорит, что он хорошо успевает по всем предметам, он тихий, спокойный мальчик, его никогда не дразнят. А теперь он, кажется, наконец обзавелся другом. Во всяком случае, время от времени у них дома появляется долговязый парень, который тихонько пробирается по коридору в комнату Эсбена, и они сидят там вдвоем до вечера.

– Что планируешь сегодня делать? – спрашивает она.

– Ничего, – отвечает он. – Уроки.

– Я никогда не делала уроки, – говорит она.

– Ты жила в другое время, мам.

Она улыбается ему задумчивой, мечтательной улыбкой, а он своей узкой рукой убирает челку со лба. Бледное запястье выступает из рукава свитера, который ему мал. Дождь снаружи уже не лупит с такой скоростью, капли стали крупнее, между ними что-то белеет.

– Что у тебя там под столом? – смеется она.

– Это? – Он достает кубик Рубика.

– Они были популярны, когда я была маленькой. Еще есть люди, которые их собирают?

– Не знаю, – смущенно говорит он.

Он несколько раз поворачивает грани.

– Покажи, как ты это делаешь, – просит она. У него длинные, тонкие пальцы, последние фаланги податливо прогибаются, быстро вращая грани. Выглядит все так, как будто в его движениях практически нет никакой закономерности. Он крутит кубик с невероятной скоростью. Его пальцы дрожат, как неокрепшие пальчики малыша, у которого еще не развилась мелкая моторика. И грани складываются в стороны нужного цвета.

– Великолепно, Эсбен! – вырывается у нее. – Я и не подозревала, что ты это умеешь. Ты, наверное, долго тренировался.

– Ну, не так и долго, – он тихо улыбается, опустив взгляд на кубик. Недостающие стороны собираются одна за другой.

– Готово, – говорит он и кладет перед ней кубик. – Немного не дотянул до рекорда.

– Ты рассказывал папе?

– Так он мне его и дал. У меня есть еще два.

На секунду их взгляды встречаются. В его взгляде едва заметно легкое и дружелюбное подтрунивание, в ее – лучится горячий огонь радости. Внизу, во дворе, мокрый снег одел припаркованные машины в плащи цвета обезжиренного молока, которые теперь постепенно оползают с них на землю. А в замке в прихожей опять слышно шебуршание ключа. С такой силой дверь обычно распахивает только Мальте. Звук такой, словно дверной косяк отрывается от стены.

 – Когда ты научишься сидеть на стуле, как нормальные люди сидят? – говорит Мальте и, проходя быстрым шагом мимо Эсбена, хлопает его по затылку.

– Мальте, – говорит Лисбет. – Ты не мог бы сначала говорить: «Привет».

– Пусть научится нормально сидеть. Смотри, как он сидит: весь скукожившись. И уткнулся в газету, хотя ничего толком не может в ней прочесть. Может, скажешь что-нибудь? Старшему брату, когда он пришел домой?

– Хватит, Мальте, довольно.

– Он мог бы сказать «привет», – говорит Мальте.

– Так, давай садись. – Она придвигает ему стул и почти силой усаживает его за стол. – Вот, поешь, – говорит она и кладет на тарелку толстый ломоть ржаного хлеба.

– Пока ты тут, он так никогда и не научится давать отпор, – говорит Мальте. Она кладет перед Мальте разворот газеты.