Книга Парни из старшей школы, страница 74 – Меган Брэнди

– Что?

Он облизывает губы и отводит взгляд, опираясь локтями о колени и прислонившись спиной к золотому металлу.

– Тот, кто управляет поездом, называется машинист.

– Точно. – Я опускаю глаза, а потом снова смотрю в окно.

Закрыв глаза, я улыбаюсь ветру.

– Расскажи мне что-нибудь.

– Что, например?

Я пожимаю плечом.

– Все равно. Что-нибудь.

Несколько минут Мэддок сидит молча, и я уже думаю, что он проигнорирует мою просьбу, но вдруг этот парень удивляет меня.

– Ненавижу ходить в кино.

Я смеюсь, не открывая глаз.

– Не удивительно.

– И почему же?

– Ты любишь быть в курсе всего. Ты читаешь каждую ситуацию, замечаешь то, чего не замечают другие, – вот почему ты так хорошо играешь в баскетбол. У тебя врожденное шестое чувство. В темном зале трудно уловить, что происходит вокруг, и ты, не в силах ничего контролировать, начинаешь нервничать. – Я открываю глаза и встречаюсь с его взглядом. – Ведь тебе нужен контроль, чтобы чувствовать себя самим собой.

Мэддок пристально смотрит на меня.

– Честное слово, я не пытаюсь задеть тебя, я лишь говорю, что это часть тебя. В этом нет ничего такого, если ты веришь в себя.

У него такой вид, как будто ему хочется возразить мне, но тут он поднимает подбородок.

– Твоя очередь. – Мэддок прислоняется затылком к вагону. – Расскажи мне что-нибудь. Что-нибудь, о чем я бы ни за что не догадался.

– Например, что я сплю с ночником? – шучу я, но он не смеется, а продолжает смотреть на меня.

Помолчав немного, парень отвечает:

– Да, что-нибудь типа этого.

– Э-э-э… – Я натягиваю рукава. – Я ненавижу молоко, но люблю есть с ним хлопья.

– А я ненавижу шоколад.

– Что? – со смехом восклицаю я. – Шоколад невозможно ненавидеть!

– А я ненавижу.

– Ничего себе! – Я притворяюсь, что возмущена. – Ты странный.

На его губах появляется чуть заметная улыбка.

– Твоя очередь.

– Я ненавижу свою мать.

Мэддок ничего не говорит, и я смотрю на него.

– Но в этом нет ничего удивительного, правда?

Он хмурится.

– Она всегда была дрянью, всю жизнь, сколько я себя помню. Но был короткий промежуток времени, когда все было не так хреново, как обычно. Хочешь знать почему? – Я криво усмехаюсь. – Один из ее клиентов втюрился в нее. Он знал, чем она зарабатывает на жизнь, и ей не нужно было врать о том, кто она и что. Он принял ее, испорченную и пользованную. Меня тоже. Он даже заявлял, что у него есть свои дети, но я никогда не встречалась с ними.

Я смотрю в небо.

– С ним мать стала лучше, она не бросила принимать наркотики, но хотя бы стала похожа на человека, а не на игрушку, в которой садятся батарейки. И она по-прежнему занималась проституцией, но он, похоже, не возражал. Впервые в жизни у меня был ужин. Каждый вечер, когда на трейлерах начинали вспыхивать светильники с датчиками – в нашем районе не было уличного освещения, – я бежала домой. Радовалась идиотской еде – обычным макаронам с сыром и хот-догам или рису с соусом. Знаю, глупо, но в то время мать впервые в жизни заботилась о том, чтобы я не осталась голодной. Я уже была в том возрасте, когда могла сама сделать себе хлопья, так что мне казалось, что это круто. Длилось все это где-то год.

– Что произошло?

– Я все испортила.

– Как?

Сделав глубокий вдох, я смотрю на Мэддока.

– Своим половым созреванием.

Его лицо на секунду застывает, и в его глазах мелькает гнев.

– Рэйвен.

– Он стал все больше обращать внимание на меня и «пренебрегать ею», как она говорила. Мать избила меня, приказала не показываться ему на глаза, если я не могу держать язык за зубами. – Я помню, как сильно она тогда разозлилась. – Что было довольно сложно, учитывая, что моей «комнатой» было небольшое пространство между столом и диваном, который, в свою очередь, служил мне кроватью.

На несколько минут между нами повисает тишина, а когда Мэддок снова начинает говорить, его голос становится хриплым шепотом.

– Я люблю сыр на попкорне.

Я поднимаю на него глаза, улыбаюсь ему, и он чуть заметно улыбается мне в ответ.

– Нам, наверное, пора слезать с поезда, если мы хотим уехать обратно до темноты.

Мэддок встает, не спуская с меня глаз, и протягивает мне руку.

Посмотрев на нее, я берусь за нее и позволяю ему перетянуть себя на другую сторону.

Я хочу схватиться за поручень, но Мэддок поворачивается, вталкивая меня в безопасный угол вагона, его огромное тело защищает меня от ветра и всего остального. Его зеленые глаза впиваются в мои, от него исходят волны силы, готовые вот-вот поглотить меня.

Но у меня хорошая броня, мой разум и тело в совершенстве овладели искусством обороны, а инстинкт самосохранения никого ко мне не подпускает.

Спасение может быть той еще мразью, оно отнимает у нас право выбора еще до того, как мы решим, что правильно, а что разумно.

Я кладу ладони ему на грудь, чтобы оттолкнуть его немного, и Мэддок опускает глаза на мое прикосновение.

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, если кто-то попытается обидеть тебя.

– Я не смогу.

Начиная злиться, он наклоняется ближе.

– Почему?

– Потому что я не твоя проблема.

– Так стань моей проблемой.

От этих слов у меня внутри все переворачивается, но, прежде чем я успеваю придумать ответ, состав дергается и раздается скрип тормозов.

– Пора спрыгивать. – Я все-таки отталкиваю его от себя, и он не сопротивляется.

Мы ждем еще минуту, пока скорость не падает еще немного, а потом отталкиваемся от дверей и прыгаем.

Мэддок, естественно, приземляется на ноги, я же, пошатнувшись, успеваю сгруппироваться и падаю на колени.

Я весело смеюсь, переводя дыхание и оглядываясь по сторонам.

Там, где мы запрыгивали в состав, пути окружала пожухлая трава, здесь же сплошные камни. Недалеко стоит автокафе и конструкция, напоминающая автобусную остановку.

Мы подходим к старому электрощиту, садимся и ждем, глядя, как заходит солнце.

– Спасибо, что пошел со мной, здоровяк. – Я с шумом выдыхаю. – Сегодня это было мне просто необходимо. Вся эта ежедневная рутина – подъем, школа, сон – не для меня.

– А что для тебя, Рэйвен?