Книга Детектив, страница 50 – Артур Хейли

— Ты считаешь, что дела подростков вообще не следует закрывать?

— Да, черт возьми! Каждое преступление должно фиксироваться в досье и оставаться там навсегда, чтобы сыщик в любой момент мог поднять старое дело. А родителей и подростковых активистов, которым это может не понравиться, нужно послать куда подальше! Нарушил закон — это занесено в твое личное дело. Навсегда. Вот какой должна быть расплата за преступление, независимо от возраста, в котором человек его совершает!

— У нас в управлении давно собираются послать по этому поводу петицию в правительство штата, — сказал Лео Ньюболд. — Подготовь мне памятную записку со всеми деталями дела Дойла и своим заключением. Я передам ее в руководящие инстанции. Если будут назначены публичные слушания, порекомендую тебя в качестве свидетеля. Там и выскажешь, что наболело.

— Записку я, конечно, напишу, — усмехнулся Эйнсли, — но только сомневаюсь, что они дадут мне высказаться.

Ньюболд посмотрел Эйнсли прямо в глаза и сказал:

— Не надо сразу сдаваться. И на себе тебе еще рано ставить крест. Мое влияние, конечно, не так велико, как у некоторых других людей, которых мы с тобой знаем. Но и у меня есть друзья наверху, на самом верху, которые прислушиваются к моему мнению.

Стало быть, подумал Эйнсли, Ньюболду известно о том, что Синтия Эрнст препятствует его продвижению по службе. Вероятно, он и о причинах догадывается. Что ж, ничего удивительного. Полицейское управление иногда казалось Эйнсли чем-то вроде маленького городишки, где все про всех известно, а слухи и сплетни гуляют, не ведая преград.

— Что ты планируешь делать? — спросил Ньюболд. — Попросишь ордер на вскрытие подросткового досье Дойла?

— Да, я уже кое-что предпринял. Кэрзон Ноулз взялся по моей просьбе написать заявление. С ним я поеду к судье Пауэллу. Нам пока не нужна огласка, а он не будет задавать лишних вопросов.

— Твой приятель Фелан Пауэлл? — улыбнулся Ньюболд. — Что-то уж больно его честь к тебе благоволит. На какой крючок ты его подцепил? Э, да ты все равно не скажешь.

— Я его внебрачный сын, — вяло отшутился Эйнсли.

Ньюболд рассмеялся.

— Тогда он должен был охмурить твою мамашу, когда ему было лет двенадцать! Нет, здесь что-то другое. Ну, да ладно. В нашем деле у каждого есть маленькие секреты.

Вот здесь Лео Ньюболд был абсолютно прав.

Несколько лет тому назад, когда детектив Эйнсли только привыкал выезжать на дежурство в штатском, однажды вечером они с напарником Йеном Дином случайно заедали в темную аллейку, где увидели припаркованный голубой “кадиллак”. Когда полицейские приблизились, из-за руля машины выскочил белый мужчина, путавшийся в приспущенных брюках, а с противоположной стороны — полуголая чернокожая девчонка. Сыщикам были знакомы оба персонажа. Девушка называла себя Вандой и работала профессиональной проституткой, а перед мужчиной обоим детективам не раз случалось давать показания, потому что это был окружной судья Фелан Пауэлл. Высокий, атлетически сложенный Пауэлл обладал властным характером и привык командовать. Однако сейчас был явно не тот случай.

Оба прикрывали глаза от слепящих фар, силясь разглядеть столь внезапно появившиеся фигуры. Когда Эйнсли и Дин приблизились, спинами заслонив свет фар своей машины, Ванда всплеснула руками и взвизгнула: “О, мать вашу!” Судья соображал медленнее, но постепенно и до него дошел весь ужас ситуации.

“Боже мой, полиция! — воскликнул он сдавленно. — Прошу вас, умоляю… Не давайте этому делу хода! Я просто свалял дурака… Поддался мимолетному соблазну. Это совсем на меня не похоже, но если вы составите протокол, вы меня на всю жизнь опозорите. Тогда я конченый человек!”

Он запнулся, глядя на полицейских взглядом побитой собаки.

“Прошу вас, забудьте об этом эпизоде. Отпустите меня на первый раз, а?.. Я.., я так вам буду благодарен. Я никогда этого не забуду, если вам что-нибудь от меня понадобится, только попросите…”

Эйнсли подумал тогда, как бы сам судья отнесся к таким мольбам, случись им поменяться ролями.

Если бы Эйнсли и Дин произвели задержание и составили протокол, то судью обвинили бы в поощрении проституции и оскорблении общественной нравственности правонарушениях мелких, при которых обычно отделываются штрафом. Учитывая же, что Пауэлл в этом замечен впервые, его вообще могли отпустить с миром, но вот на своей карьере в юриспруденции он должен был смело поставить жирный крест.

Эйнсли, который был в тот вечер старшим, некоторое время колебался. Он знал главный принцип: справедливость слепа и не знает различий. Но с другой стороны…

Не вдаваясь в дальнейший анализ ситуации, Эйнсли интуитивно принял решение: “По-моему, нас вызывают по рации, — сказал он Дину. — Нужно вернуться к машине”.

И полицейские уехали.

С тех пор об этом инциденте между Эйнсли и судьей Пауэллом не было сказано ни слова. Эйнсли помалкивал, а детектива Йена Дина вскоре убили в перестрелке во время облавы на торговцев наркотиками из Овертауна.

Свое обещание судья выполнил. Когда бы ни приходилось Эйнсли предстать перед ним в роли офицера, произведшего арест, или свидетеля, его всегда выслушивали с глубочайшим и почтительным вниманием. Иногда Эйнсли обращался к Пауэллу, когда ему нужно было оперативно решить в судебной инстанции важный для расследования вопрос, и неизменно получал необходимую помощь. Рассчитывал он на нее и сейчас.

Прежде чем выйти из отдела, Эйнсли позвонил в приемную судьи. За эти годы Фелан Пауэлл поднялся на несколько ступенек карьерной лестницы и был сейчас членом апелляционного суда третьей инстанции. Эйнсли объяснил суть дела секретарю. После непродолжительной паузы он услышал: “У его чести с минуты на минуту начинается слушание. Однако если вы явитесь в суд, он объявит перерыв и встретится с вами в своем кабинете”.

По дороге Эйнсли остановился у прокуратуры, где забрал подготовленное по всей форме Кэрзоном Ноулзом заявление. После того как на нем поставит свою визу судья Пауэлл, Эйнсли сможет получить доступ к досье Дойла-подростка. Процедура была выматывающе долгой, что служило еще одним объяснением, почему к ней прибегали так редко.

Судебный пристав Третьего округа, явно получив четкие инструкции, проводил Эйнсли прямиком к первому ряду кресел в зале заседаний. Судья Пауэлл поднял взгляд, заметив его, кивнул и сразу провозгласил:

— Объявляется пятнадцатиминутный перерыв. Возникло неотложное дело, требующее моего внимания.

Все, кто был в зале, при этом поднялись, а судья проскользнул в дверь, располагавшуюся прямо позади его кресла. Тот же пристав проводил Эйнсли к нему в кабинет.

Судья уже сидел за рабочим столом и встретил Эйнсли радушной улыбкой.

— Входите, входите. Рад вас видеть, сержант. — Он указал гостю на стул. — Как я догадываюсь, отдел по расследованию убийств полиции Майами весь в трудах?

— И пребудет в них во веки вечные, ваша честь. Эйнсли кратко изложил суть проблемы. Судья все еще был импозантен, хотя за несколько лет поднабрал лишнего веса, а в шевелюре преобладала теперь седина. Сказывался не только возраст, предположил Эйнсли, но и постоянный профессиональный стресс. На судьях апелляционных судов лежала огромная нагрузка, причем приговоры даже таких многоопытных ветеранов, как Пауэлл, то и дело отменялись в более высоких инстанциях, показывая, по мнению многих, как мало изменился мир со времен Диккенса, который писал, что “закон — это осел”.