Книга Арфа королей, страница 30 – Джульет Марильер

Я мысленно извиняюсь перед Арку. И злюсь на себя – разве выполнение миссии не превыше всего? А потом вскакиваю и начинаю мыть деревянные тарелки и чашки, хотя сейчас в этом нет никакой необходимости.

Я слышу едва слышный всхлип. Поворачиваюсь и вижу, что Ашллин плачет. Не роняет кроткие слезинки, а плачет по-настоящему, вздрагивая плечами и зарывшись лицом в потрепанное тельце Клиэны, чтобы заглушить рыдания. Я присаживаюсь перед ней на корточки, но не смею прикоснуться.

– Мне очень грустно видеть, что ты так печалишься, – как можно ласковее говорю я, – прости, что расстроила тебя. Возьмешь мой платок?

Я достаю его из сумки и протягиваю ей.

– Он чистый.

– Я хочу к Волфи. – Слова едва слышны из-за всхлипов. – Но его больше нет.

Значит, не няня. Может, слуга, который был добр к ней? Или другой ребенок, который здесь когда-то жил? Спросить, умер ли Волфи, я не смею. Вместо этого сажусь рядом с ней на пол и даю выплакаться, сожалея, что больше ничем не могу ей помочь. Вскоре ее слезы высыхают, и она сморкается.

– Может, заберемся на большое дерево? – робко спрашивает Ашллин. – Нет, не поиграть на свирели, а просто посмотреть…

Слова едва слышны.

– Я не хочу сердить Мааре, Ашллин. Сегодня нам лучше не забираться на дерево.

Тишина. И шепот:

– Я могу тебе кое-что показать?

– Конечно, можешь. Это здесь?

Она качает головой.

– Нет, на дереве.

– Но я же сказала, что…

– Нет, не на самом верху. Совсем не высоко, в дупле. Мы заберемся туда тихо, как мышки.

Я не могу заставить себя ей отказать.

– Ну, хорошо. Но только недолго. А потом мы пойдем в огород и дождемся Мааре. Там я научу тебя одной песне.

Лицо девочки озаряется слабой улыбкой.

– Какой песне?

– Как насчет колыбельной, которую ты будешь петь на ночь Клиэне?

– Было бы здорово.

– Возьми ее, – я протягиваю ей маленькую свирель, – не насовсем, но попользоваться. В ближайшие пару дней она мне не понадобится. Потренируешься играть то, чему научилась.

На миг ее глаза загораются. Но в следующее мгновение от света не остается и следа.

– Я не могу, – говорит она, – если я буду шуметь, Мааре рассердится.

Я не говорю того, что на самом деле по этому поводу думаю.

– Все равно возьми; засунь за пояс. Я хорошенько попрошу Мааре разрешить тебе немного попрактиковаться, может, в том же огороде.

Понятия не имею, что смогу на этот раз предложить Мааре взамен.

Выйдя, мы видим, что народу вокруг прибавилось – только что прибыл новый отряд, и конюхи ведут в стойла лошадей.

– Бежать не будем, – шепчу я, – просто идем, быстро, но спокойно, высоко подняв головы, словно имеем полное право здесь находиться.

– Как принцессы.

– Как воительницы.

– Как принцессы-воительницы.

– Совершенно верно. Идем.

Дупло на дубе расположено достаточно высоко, хотя и ниже, чем мы забирались в прошлый раз. Внимательно глядя сверху, я могу заглянуть по ту сторону стены и увидеть неметоны, а далеко на западе – зеленые холмы, по склонам которых мы ехали сюда. Меня вдруг одолевает ностальгия по дому – не по Лебяжьему острову, а по настоящему дому и по семье, всегда готовой утешить. Но я решительно прогоняю это чувство.

– Сядь вон на ту ветку, – говорит Ашллин, взяв на себя командование.

Она передает мне игрушку, встает, искусно балансирует, тянется к дуплу рукой и вытаскивает завернутый в тряпицу сверток, осыпая землю дождем из листьев, веточек и перьев.

– Это моя сокровищница. Никто не знает о ней.

– Я никому не скажу, ни единой живой душе. Обещаю.

– Прошлой весной здесь поселилась семья белок, и мне пришлось обходить дупло стороной, пока бельчата не подросли. Теперь они отсюда ушли. Здесь я храню свои реликвии.

Она разворачивает ткань, под которой обнаруживается крохотная дубовая шкатулочка, открывает крышку и одно за другим демонстрирует мне свои сокровища – перья восьми-девяти разных птиц, каждую из которых она может назвать, и несколько камешков интересных форм или расцветок.

– А еще вот это.

Ашллин протягивает мне что-то непонятное. То ли веточки, то ли какая-то щетина.

– Что это?

Она опять становится грустной.

– Это осталось от моей ежихи. Ее звали Светоглазка.

– Как ты сказала? От твоей ежихи? Ты приручила ежиху?

– Я нашла ее в саду. Она повредила лапку. Волфи показал мне, как наносить мазь, и перевязал ее. Ей стало лучше. Но потом она умерла.

– Не знала, прости. Ты похоронила Светоглазку в саду?

Ашллин качает головой.

– Нет, Волфи похоронил ее в лесу. Сказал, что ей там больше понравится. Когда она болела, у нее выпало несколько иголок.

Девочка аккуратно кладет их обратно в шкатулку.

– А это что?

Я замечаю там кое-что еще – тускло поблескивающее, витой формы.

– Дракон. Как в легенде.

Поясная пряжка. Нуждается в хорошей чистке, но после беглого осмотра я убеждаюсь, что она серебряная и, вероятно, довольно ценная. В виде свернувшегося дракона. Разве это не эмблема Тоссака?

– А где ты ее взяла, Ашллин? Она у тебя давно?

Время от времени Тоссак является ко двору и наверняка привозит с собой вассалов. Так что дело здесь наверняка самое простое – пряжку кто-то потерял, а Ашллин наткнулась на нее где-нибудь в доме или в саду. Скорее всего, она понятия не имеет о ее ценности. Что ни говори, а найти серебряного дракона волнующе, особенно если твоя жизнь соткана из печали и одиночества.

– Мне ее подарил один мальчик, – отвечает она, закрывает шкатулочку и заворачивает ее в тряпицу, – тайком. Я положила ее в корзинку к Светоглазке. Думала, что в ней магия. Но Светоглазка все равно умерла.

От неожиданно подступивших слез у меня щиплет в глазах. Я решительно приказываю себе не давать им воли. Да кто я, в конце концов, такая – воительница с Лебяжьего острова или сентиментальная дура?

– Так значит, это случилось, когда Волфи был еще здесь?

– Я была маленькой, – без тени волнения говорит Ашллин, – и верила в магию.

Эти слова – самое печальное, что мне приходилось слышать в жизни. Пока она осторожно кладет шкатулку обратно в дупло, я силюсь подобрать нужные слова.

– Ашллин?

– А?

– Она существует. Магия действительно существует. Хотя, может, и не проявляет себя именно так, как и когда тебе хотелось бы, потому всегда непредсказуема и мудрена. Иметь с ней дело… тяжело. И порой очень трудно поверить, что такое вообще возможно. Но как тогда быть со старинными легендами и сказаниями? С балладами, которые мы исполняем каждый вечер? В них же полно магии.