Онлайн книга «Утопия-авеню»
|
«Она не шутит…» – А как это? – Если во время изготовления слепка пропадает эрекция, то в гипсе появляется трещина. – Нет, я не про то. Я вообще спрашиваю. Зачем тебе гипсовые слепки елдаков? – Девушке нужно хобби. Весь процесс занимает около часа. И не волнуйся, у меня есть подруга, она поддержит тебя в форме. – Лучше обратись к Гриффу. Барабанщикам всегда надо быть в форме. – В «Утопия-авеню» меня привлекает только один мужчина… – Что ж, удачи тебе, Каллиста. – Да ну тебя… С тобой ску-у-у-у-у-у-учно. – Гипсолитейщица Каллистa уходит. Дин продолжает свой путь к террасе в конце сада. – Классно вы сегодня отыграли, – произносит какой-то тип с подковой усов; он напоминает мексиканского бандита из спагетти-вестернов, которого убивают первым в начале фильма. – А «Явились не запылились» вообще так вставляет! – Господи! Черт возьми, ты – Фрэнк Заппа? – Когда я в настроении, то да, – говорит Фрэнк Заппа. Дин пожимает ему руку: – Дженис Джоплин навела меня на «We’re Only in It for the Money» [173]. Офигенная вещь. Нет слов… – «Нет слов» меня вполне устраивает. Чарльз Мингус недаром говорит, что описывать музыку – все равно что танцевать архитектуру. К Фрэнку Заппе подходит женщина со стаканом молока: – Привет, я Гейл, та самая жена, которой все боятся. Нам очень нравится ваша группа. – Приятно познакомиться. – Дин затягивается косячком, предлагает своим новым знакомым: – Угощайтесь. – Мы абстиненты, обходимся без наркотиков, – говорит Фрэнк. – Мир и так прекрасен. «Надо же, – думает Дин. – Фрэнк Заппа не употребляет наркоту…» – Тоже верно. Фрэнк, объясни, как вы уговорили Эм-джи-эм выпустить совершенно некоммерческий альбом? – Просто мое нахальство очень удачно совпало с полным невежеством лейбла. И если ты думаешь, что мои композиции некоммерческие, послушай Стравинского. Или Халима Эль-Дабха. А можно просто заехать гитарой по роже Рэнди Торна. Чистый перформанс. – Это случайность, – объясняет Дин. – Случайность – самое лучшее в любом творчестве, – заявляет Фрэнк. – Такого ни за какие деньги не купишь, – добавляет Гейл. – «Утопия-авеню» теперь как The Monkees, только наоборот. Кто-то прыгает в бассейн. Гости вопят. – Ну и как тебе здесь? – спрашивает Фрэнк Заппа. – В Лорел-каньоне? Просто райский сад. – Вот только в этом райском саду далеко не рай, – вздыхает Фрэнк. – А я думал, что тут-то как раз настоящий рай, – удивляется Дин. – Рай – это жуть. Первый в мире фильм ужасов. Бог сотворяет Эдем, отдает его в распоряжение голому мужчине и голой женщине и заявляет в своем безграничном всеведении: «Все это ваше, только ни в коем случае не ешьте вот этого яблока с Древа познания, иначе случится шняга». Нет чтобы сразу повесить табличку «Съешь меня». И вообще, Адам с Евой заслуживают награды. Они так долго продержались, что Богу пришлось придумать фокус с говорящим змием, он же фаллический символ. Короче, съедают они познание, чего Господь Бог и добивался, и их карают менструацией, работой в поте лица своего и вельветовыми штанами. Хищники нападают на травоядных, и эдемскую землю окропляет кровь. Чем не фильм ужасов? – Погоди, Фрэнк… – Дин недоуменно морщит лоб. – Ты хочешь сказать, что в Лорел-каньоне будет кровавая резня? – Я хочу сказать, – отвечает Фрэнк Заппа, – если тебе почудится, что ты попал в рай, значит у тебя недостаточно информации. И пусть тебе павлины глаза не застят. Они тщеславные и злобные создания, а вдобавок целыми днями только и делают, что срут. Дин стоит на террасе в дальнем конце сада, курит второй косячок Джеба Малоуна и воображает себя стоящим на носу океанского лайнера. Жужжат миллионы насекомых. В небе кружат миллиарды звезд. «Если, вот просто если… где-то в будущем или там в параллельной вселенной… «Утопия-авеню» исчезла, а я сам по себе, весь такой, звоню Аллену Клейну… и если, если он дает мне четверть миллиона долларов… какой бы дом здесь присмотреть?» Через три дома отсюда красуется большой особняк, весь в арках, в терракоте и в густых папоротниках. В джакузи на террасе, под луной и звездами нежится парочка. Дин представляет, что это он с Тиффани. В этой вселенной у Тиффани нет детей. Зато есть гараж, где стоит Динов «триумф-спитфайр», доставленный сюда прямым ходом из Англии, и хватает места для бабули Мосс, Билла, Рэя и всего его семейства… «А для Гарри Моффата? Не знаю. До сих пор не знаю. Есть вещи, о которых легче не думать. В Америке всегда что-то отвлекает…» К Дину подходит Эльф: – Ну и какой же особняк ты думаешь прикупить на деньги, нажитые нечестным путем? – Вон тот, с джакузи. – Ага. Все удобства. Прекрасные виды. Неплохой выбор. – Классная тусовка, правда? Нашла себе достойного кавалера? – Я особо не искала. А ты встретил достойных дам из каньона? – Одна только что предложила сделать гипсовый слепок моего елдака. Эльф сначала думает, что Дин шутит, а потом визжит от смеха. Дин очень рад, что ее рассмешил. Нахохотавшись, она спрашивает: – И что ты ей сказал? – Спасибо, я обойдусь. – Да ты что? Представляешь, вот запустили бы в массовое производство… «Динов инструмент. Батарейки в комплект не входят». Дин насмешливо фыркает: – А я только что встретил Фрэнка Заппу. Он прочитал мне лекцию о том, почему Лорел-каньон – не рай. – Мудрый человек, – говорит Эльф. – Я сама только что думала, что это край вкушающих лотос. «Наверное, она не про автомобиль…» – Давай, профессор Холлоуэй, просвети меня про вкушающих лотос. – Это из «Одиссеи». Корабль Одиссея девять дней носило по морю, а потом они увидели остров, сошли на берег, и Одиссей послал трех своих спутников узнать, кто живет на острове. Они встретили племя лотофагов, таких хиппи… Ну, те, как обычно, мол, мы за мир и за любовь, а кстати, отведайте вот эту штуку, вам понравится. Понятное дело, сладкий лотос этим троим понравился, причем так понравился, что они забыли обо всем: и о себе, и о товарищах, и о родном доме. Не хотели никуда возвращаться, а хотели только лотоса. Короче, Одиссею пришлось силком тащить их на корабль и поскорее убираться оттуда. А когда весла ударили в море, эти трое зарыдали «с опечаленным сердцем». – Так тут кто хочешь зарыдает. Дурь же бесплатная. – Одиссей вернул их к жизни. Лотофаги ничего не создают. Не любят. Не живут. Они как живые мертвецы. |