Онлайн книга «Мальчик глотает Вселенную»
|
– У меня есть для нее интересная история. – О чем? – Я бы предпочел не говорить. – Пожалуйста, нажимайте кнопку, когда говорите. – Извините. Я бы предпочел не говорить. – Ну, – фыркает женщина через динамик, – тогда, возможно, вы поясните мне хотя бы, какого она рода, чтобы я могла сказать Кэйтлин, на что похожа эта чертова история, раз уж вы все скрываете. – Какого рода?.. Я не понимаю. Что вы имеете в виду? – Новости? Художественный рассказ? Общественная жизнь? Спорт? Муниципальные события? Жалоба на городской совет? Какого типа материал? Я задумываюсь на мгновение. Криминальная история. История о пропавшем человеке. Семейная история. История братьев. Трагическая история. Я нажимаю зеленую кнопку. – Любовная история, – говорю я, поперхнувшись. – Это история любви. – Ооооооо, – слышится из динамика. – Я люблю хорошие любовные истории! – Женщина заходится от смеха. – Как тебя зовут, Ромео? – спрашивает она. – Илай Белл. – Секундочку, Илай. Я смотрю на свое отражение в зеркальном стекле входной двери. Мои волосы растрепаны и торчат во все стороны. Мне следовало бы пройтись по ним массажной щеткой Лайла, капнув в нее немного его геля для волос. Я поворачиваюсь и оглядываю улицу. Я все еще по-прежнему в бегах. Все еще в розыске и никому не нужный. Никому, кроме копов. Громадный цементовоз проносится по Спайн-стрит, за ним почтовый фургон, следом красный полноприводной «Ниссан» и угловатый желтый «Форд-Фалкон», водитель которого выбрасывает из окна окурок. Из дверного динамика доносится потрескивание. – Эй, Ромео! – Да? – Послушай, она сейчас очень занята, – говорит женщина. – Ты не хочешь оставить свой контактный телефон и немного больше информации о том, почему ты здесь? Вполне вероятно, что она сможет тебе перезвонить. Эти журналисты вечно носятся где-то. Солнце старалось зря. Роза где-то носится. Я нажимаю зеленую кнопку. – Скажите ей, что я знаю, где сейчас Дрищ Холлидей. – Прости, что? – Скажите ей, что я лучший друг Дрища Холлидея. Скажите, что у меня есть для нее история. Долгая пауза. – Подожди секунду. Я ожидаю минуты три, глядя вниз на черных муравьев, снующих туда-сюда и дружно таскающих добычу от раскрошенной булки с наполовину съеденной сосиской, которая лежит на парковке напротив «Лапушек с лапками». Я свяжу муравьиные тропы с Кэйтлин Спайс, и отныне буду ассоциировать полусъеденные сосиски с днем, когда впервые попытался увидеть Кэйтлин. Иногда муравьи, бегущие в разные стороны, сталкиваются головами, и мне интересно, задают ли они друг другу вопросы, советуются ли, получают ли указания или просто извиняются во время этих коротких встреч. Однажды мы с Дрищом наблюдали за целой шеренгой муравьев, марширующих взад-вперед по нашему переднему крыльцу. Дрищ курил на ступеньках, и я спросил его, о чем, по его мнению, эти муравьи говорят, когда встречаются, зачем они всегда прикасаются друг к другу? Он сказал, что у муравьев антенны на головах и они общаются через эти антенны, не разговаривая по-настоящему. Те муравьи показались мне похожими на Августа – они нашли свой собственный способ общения. Они говорили на ощупь. На концах антенн, сказал Дрищ, есть маленькие волоски, и этими волосками муравьи передают запахи, которые говорят другим муравьям, где что находится, где нужно добывать пищу, куда они идут и где были. «Феромоны пищевой тропы», – сказал Дрищ. «А что такое феромоны?» – спросил я. «Это вроде как запах со смыслом, – ответил Дрищ. – Химическая реакция, которая вызывает среди муравьев социальный отклик, и все они получают это общее знание». «Запахи не могут иметь смысла», – сказал я. «Несомненно, могут», – возразил Дрищ, потянулся с крыльца и сорвал пучок фиолетовых цветов с лавандового куста, росшего у мамы в саду. Он растер цветы в ладонях и поднес грубо размолотые лепестки к моему носу, и я вдохнул их аромат. «Что напоминает этот запах?» – спросил Дрищ. «День матери в школе», – ответил я. «Так может, он и означает твою маму, – сказал Дрищ. – А возможно, означает этих муравьев, ползающих по ступенькам возле ее лавандового куста. Фруктовый пирог означает Рождество. Мясной пирог – «Редклиффские Дельфины» против «Виннум Мэнли» и воскресный футбол. Соленые орешки к пиву означают, что твой дядя завязал с виски в очередной раз. Мыло «Санлайт» означает карлингфордскую зиму и воспитателя в сиротском приюте, швырнувшего меня в ванну с ледяной водой, чтобы отмыть грязь с моих колен, но она не отмывалась, потому что он заставил меня стоять на коленях в грязи слишком долго, пока я драил ступени приютского крыльца. Очень похожие на вот эти ступеньки, кстати». Я кивнул. «Наши тропы, малыш, – сказал Дрищ. – То, куда мы идем. То, где мы были. Просто еще один способ мира говорить с тобой». Динамик на входной двери «Юго-западной звезды» снова оживает. – Заходи и рассказывай свою историю, Ромео. Замок щелкает, и я спешу пронырнуть в дверь прежде, чем он опять закроется. Я вхожу в переднее фойе «Юго-западной звезды». Здесь свежо от кондиционера. На полу серо-синий ковер. Кулер для воды с белыми пластиковыми стаканчиками. Белый стол для регистрации посетителей, за которым сидит невысокая коренастая женщина в накрахмаленной белой рубашке охранника с эполетами на плечах. Она улыбается. – Посиди здесь, и она скоро выйдет, – говорит женщина, кивая в сторону двухместного диванчика и кресла возле кулера с водой. На ее лице появляется беспокойство. – Ты в порядке? – спрашивает она. Я киваю. – Ты выглядишь не вполне здоровым, – говорит она. – Твое лицо все красное и блестит от пота. Она смотрит на мою забинтованную руку. – Кто накладывал тебе эту повязку? Я опускаю глаза на повязку. Она ослабла, частично сползла, а местами завязана слишком туго, как будто мне оказывал первую помощь слепой пьяница с дрожащими руками. – Моя мама, – говорю я. Женщина за столом с сомнением кивает. – Возьми себе воды, – предлагает она. Я наполняю пластиковый стаканчик и опустошаю его в два глотка, сжимая в левой руке. Наливаю еще один и выпиваю так же быстро. – Сколько тебе лет? – интересуется женщина. – Через пять месяцев будет четырнадцать, – отвечаю я. Я меняюсь, женщина за столом. Внешне и внутренне. Мои ноги растут, как и прожитые мною годы. У меня уже двадцать с лишним волосков в правой подмышке. – Стало быть, тебе тринадцать, – говорит она. |