Онлайн книга «Мысли узника святой Елены»
|
LVII Победу одерживают не числом. Александр победил триста тысяч персов во главе двадцати тысяч македонян [286]. Дерзкие предприятия и мне особенно удавались. LVIII Палата представителей, которую я создал [287], закончила свое поприще вместе со мною. Она могла спасти Францию от нашествия, дав мне неограниченную власть. Два десятка мятежников повредили себе сами: они сделали глупость, когда завели разговор о конституции [288] в то время, когда Блюхер расположился лагерем в Севре [289]. Мне показалось, что в их лице я вижу греков поздней империи, кои узрели пред собою Магомета [290]. LIX После моего отречения в 1815 г. неприятель еще мог быть разбит. Я предлагал дать мне командование и не имел при этом никаких личных видов. LX Для религии служители культа – то же, что чиновники для власти. Человек заурядный измеряет кредит куртизана числом его лакеев; чернь судит о всесилии Бога по количеству священников. LXI Я никогда не мог одолеть больше одной страницы Тацита [291], это невероятный болтун; Полибий же, напротив, – не какой-нибудь декламатор: он доставляет удовольствие и просвещает [292]. LXII Мое правление было либеральным, поелику оставалось твердым и строгим. Исполнителей я приглашал отовсюду: меня мало заботили убеждения, лишь бы следовали моим правилам. Мне было легко, ибо я строил заново. LXIII Я осыпал золотом моих сподвижников; но мне надобно было понимать, что, разбогатев, человеку уже не хочется подвергать себя смертельной опасности. LXIV Храбрость укрепляет престол; трусость, бесчестие колеблют его, и тогда лучше всего отречься. LXV Я всегда восхищался Митридатом, замышлявшим завоевать Рим в то время, когда был он уже побежден и вынужден к бегству [293]. LXVI Когда в бытность мою монархом случалось мне правом помилования, впоследствии я всегда и неизменно раскаивался. LXVII Трагедия вовсе не основана на точном подражании природе вещей. Я предпочитаю группу Лаокоона [294] той развязке, которой заканчивается трагедия «Родогуна» [295]. LXVIII Конституционные государства лишены движущей силы: деятельность правительства излишне стеснена; это то, что придает таким государствам пагубную слабость, когда им приходится бороться с могущественными и деспотическими соседями. Авторитарная власть могла бы их поддержать, но оная, как известно, сродни тарану, которому все равно, способны ли ему противостоять ворота столицы, кои он собирается разбить. LXIX Дворянство, духовенство и эмигранты, потерявшие свое имущество и привилегии в результате революции, рассчитывали вернуть утраченное с возвращением прежней династии. Они помышляли об этом еще в Кобленце: они всегда плохо понимала происходящее. Им не было нужды знать о том. чего они и знать не желали, деньги – вот что им было нужно. LXX Старики, которые сохраняют вкусы юного возраста, столь же смешны, сколь мало уважаемы. LXXI Дурак скучен, ну а педант просто невыносим. Я так и не смог понять, о чем это все толкует Б[она]льд [296]. |