Книга Я любовь напишу, чтобы ты ее стер, страница 36 – Галина Турбина

— Твое появление произвело впечатление на моих гостей, — произнес насмешливо Фолкет, наклоняясь к ней близко, — отпусти платье, и спустись не как корова, а как легкая и грациозная козочка.

— Но они же увидят… мои ноги, — пролепетала Ясмина ошарашено.

— А я тебя сейчас отпущу, и ты скатишься вниз им под ноги, — угрожающе шипел на ухо он, — и, возможно, свои сломаешь.

— Ну, хватит шептаться, Легар! — крикнул один из волеронов. — Спускайтесь уж! Хотя мы и отсюда видим, что она очень красивая, но нам хочется рассмотреть в подробностях твое приобретение.

Остальные засмеялись.

— Нет, нет, я не пойду к ним, — заупрямилась Ясмина.

— Боишься? — прошипел ей на ухо Фолкет. — Если не пойдешь, я просто столкну тебя вниз.

— Ты негодяй!

— Да, да, не возражаю на это, — усмехнулся он, покрепче перехватив ее руку и потянув вниз.

Ясмина выпрямилась, повернула голову к Фолкету, дернула рукой, вырывая ее из крепкого захвата. Он отпустил и вопросительно взглянул ей в глаза. Она взяла его под руку, бросила подол платья, за который цеплялась все это время, чтобы скрыть разрез, и смело шагнула на следующую ступеньку, свысока дерзко глядя на волеронов, стоящих внизу лестницы.

— Умничка, — мурлыкнул ей в ухо тот, кого она ненавидела в этот момент всей душой.

Внизу ей предложили свою руку сразу три волерона. Она, оглядев их всех и одарив легкой улыбкой, спустилась с последней ступени, держа все так же Фолкета под руку.

Волероны обступили их полукругом, они молча рассматривали ее, как неведомою зверушку, не скрывая какого-то странного, как показалось Ясмине гастрономического интереса. От этих откровенно жадных взглядов ей захотелось с визгом убежать обратно наверх. Но она, дрожа внутри от ужаса и отвращения, в ответ дерзко и вызывающе, как ей хотелось думать, смотрела на них, не замечая, что вцепилась в локоть Фолкета намертво. Он легонько похлопал ладонью по пальцам этой руки Ясмины, она вздрогнула от этого жеста и ослабила свою хватку.

— Я, как и обещал, представляю вам дочь Амьера Клартэ, — сказал Фолкет торжествующе, — но, наверное, будет более справедливо назвать ее эт-дэми Амьера Клартэ.

— Хороша! — противно причмокнув, сказал один из волеронов, чем вызвал у других смешки и оживление. А у Ясмины подступила тошнота к горлу, то ли от голода, то ли от страха, то ли от омерзения, то ли от всего разом.

— Говорят, он очень любит эту девочку, — ухмыльнулся другой волерон.

Опять раздались смешки.

— А ты слукавил, Легар, — сказал еще один волерон, кивая на надетую поверх платья блузу.

Он стоял слишком близко и захотел прикоснуться к Ясмине, но Фолкет перехватил протянутую к ее лицу руку.

— Нет, — сказал он жестко, — она не твоя, не смей.

— Пока не моя, — усмехнулся в ответ волерон, вырывая свою руку, и угрожающе добавил: — а ты не забывайся…

— Я опоздал, — раздался голос в глубине зала, — прошу прощения, но никак не мог…

Все повернулись в сторону волерона быстро пересекающего зал.

— Ясна! — выкрикнул он отчаянно.

Ясмина удивленно рассматривала приближающего к ней чуть ли не бегом незнакомого высокого и худого до изнеможения волерона.

— Ясна! Как ты здесь оказалась? — спросил он встревожено, оттолкнув по пути пару волеронов, мешавших ему подойти к Ясмине, но внимательно ее оглядев, уже неуверенно добавил: — Но ты же не можешь здесь быть…

Все удивленно смотрели на него.

— Аруан, — обратился к опоздавшему гостю Фолкет, — это не Ясна, а ее дочь Ясмина.

— Да, я уже вижу, что это не Ясна, — потерянно ответил Аруан, все так же не отводя взгляда от Ясмины.

Но этот взгляд не пугал Ясмину, в нем не было того, что она видела в глазах других гостей. Аруан смотрел на нее с затаенной болью и сожалением.

— Прошу к столу, — произнес Фолкет.

— Да, да, птичку-невеличку надо накормить, — радостно воскликнул тот, кто пытался прикоснуться к Ясмине.

Все расступились и Фолкет повел Ясмину к столу. Она только теперь поняла, что не мерзнет — горели два камина, расположенные в разных концах зала и давали достаточное тепло. А стол, куда они направлялись, был застелен белой скатертью и заставлен блюдами с разнообразной едой и бутылками и кувшинами с напитками.

Фолкет сел на стул с высокой спинкой во главе длинного и широкого стола, Ясмину посадил слева от себя на лавку.

— Даже так! — неприятно усмехнулся тот, кто пытался прикоснуться к Ясмине.

На широких лавках, покрытых коврами, расселись волероны, переглядываясь между собой и усмехаясь.

— А в прежние времена эт-дэми сидели на полу у ног хозяина, частенько в ошейнике, — как бы между прочим заметил один из них, устраиваясь за столом.

Ясмина бросила в ответ возмущенный взгляд.

— О! Как она умеет глазками сверкать! — тут же откликнулся тот. — Ну что же, так даже веселее будет.

— Успокойся, Рамэл, не порть мне аппетит, — отозвался Аруан.

— Ешь, — сказал Фолкет, наклонившись к Ясмине, — ты же голодная, я совсем забыл дать распоряжение накормить тебя.

— Я не хочу есть, — ответила она.

— Ешь! — приказал он. — Тебе понадобятся силы. И не обращай внимания ни на кого.

Ясмина, вздохнула, оглядев стол, на котором стояли в основном мясные блюда и закуски, скорее всего, острые. Положив себе на тарелку мясо с овощами, которых еле наскребла, Ясмина вяло жевала, исподтишка наблюдая за волеронами. Она насчитала их восемь, Фолкет был девятым. Но больше всех ее интересовал Аруан, но он не смотрел на нее, в отличие от остальных.

Ясмина пыталась вспомнить, где она слышала это имя, оно было знакомым. Когда кто-то назвал этого волерона Виврэ, вспомнила — Аруан Виврэ, друг детства ее матери, который пытался отнять ее у отца, после того, как они поженились. А еще ей пришло на ум, что Аруан означает — сладость, а имя ее отца Амьер, переводится с волеронского, как горечь.

Разговор за столом становился все более оживленным и громким, все чаще звучали непотребные шутки, от которых Ясмина краснела, но молча выносила их, понимая, что ее возмущение будет бесполезным, возможно, даже она сделает этим хуже себе: привлекать к себе дополнительное внимание ни к чему.

«Конечно, я же эт-дэми, можно и не церемонится в моем присутствии», — с горечью думала она.

Волероны много ели и пили, все чаще звучал смех, разгоряченные вином и скабрезными разговорами все жарче и откровеннее становились их взгляды, бросаемые на Ясмину. И все страшнее становилось ей. Она не знала, что ей предстоит, но ничего хорошего не ждала. Но ей не хотелось думать, что все эти благородные волероны способны на низость по отношению к беззащитной девушки. Впрочем, она для них была эт-дэми, а значит… с ней можно поступать, как с бессловесной и покорной рабыней?