Онлайн книга «Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников»
|
– Какую еще глупость? – Только не говори, что забыл какую. – Я что-то не возьму в толк, о чем ты. Все офицеры были мной довольны, меня даже медалью наградили! Когда меня ранило, собирались присвоить мне звание капрала. – Я не об этом. Я говорю об одном письме, которое ты получил. – Что за письмо? – Письмо, которое заслуживало того, чтобы на него ответили. А ты не ответил. Он смотрел на нее, хмуря свои густые седые брови. – От кого было это письмо? – Что ж! Я понимаю, ты не хочешь мне в этом признаться, думаешь, что я ничего об этом не знаю. – Дельфина, клянусь тебе… – Не клянись, нехристь! Прости, что напоминаю тебе о том, о чем тебе неприятно вспоминать. А вот и Клеретта… Слышу ее шаги. Подойди поближе, девочка моя! Посвежело, мне будет лучше у камелька. Прощай, Цезарь. До завтра. И будь спокоен: я никому никогда об этом не говорила и с тобой больше об этом не заговорю! * * * Лу-Папе долго размышлял: кто бы мог написать ему в Африку? Он и впрямь получил письма три или четыре от отца, который рассказывал ему об урожае, о муле, о собаке, о родне. Мать обычно делала приписку, – пожалуй, и все… Еще Англад прислал одну или две почтовые открытки. А кто же еще? Больше никто. Абсолютно точно – никто. Дельфина, должно быть, ошибается. Либо выдумала что-то, чтобы заинтриговать его? Либо начинает выживать из ума?.. В ее возрасте такое случается. Но все же он отказался от столь легкого объяснения. Дельфина никогда ничего просто так не говорила, а ее память осталась непогрешимой. Что-то наверняка за этим кроется, но что? И только когда он лег в постель, вдруг вспомнил: он и правда получил письмо от Кастаня, известного пьянчуги, которому его отец одолжил денег: тот не вернул, и ему в связи с этим грозило наложение ареста на имущество. Этот Кастань умолял его замолвить за него словечко перед своим отцом и передать тому: если его добро арестуют, он наложит на себя руки. Тогда он, Цезарь, не поверил ни одному его слову и даже не удостоил его ответом, а два месяца спустя отец сообщил ему в письме между двух малозначащих новостей, что Кастань повесился. «Если она об этом, право слово, тут не о чем и говорить!» Однако утром, когда он брился, история с Кастанем вновь пришла ему на память. – И потом, – вслух размышлял он, – когда одалживаешь денег, делаешь это для того, чтобы тебе их возвратили. Даже если бы я ответил Кастаню и написал отцу, ничего бы не изменилось. Старик был еще упрямей меня, к тому же он был прав! * * * Он снова встретил Дельфину на эспланаде в пять часов. – Я узнала тебя по шагам, – сказала она ему. – У тебя такой тонкий слух, что он заменяет тебе зрение! – Нет, не заменяет, Цезарь. Не заменяет… – Скажи, Дельфина, это письмо, о котором ты мне толковала вчера… я вспомнил. – Ну конечно, ты не мог не вспомнить. Но раз тебе это неприятно, поговорим о другом. – А почему это должно быть мне неприятно? Этот Кастань был не бог весть что. И потом, не я же его повесил. Он всегда был запойным пьяницей, и… – Вижу, ты продолжаешь делать вид, что не помнишь, но только зря теряешь время и лицемеришь. Этот Кастань… да я и не помню, кто это, и вовсе не о нем хотела с тобой поговорить. – Но кто же еще мне писал? – Тебе это известно не хуже меня, потому как ты не можешь забыть об этом! – Дельфина, мы сидим напротив церкви, передо мной крест, вон там, на колокольне. Так вот, перед этим крестом я клянусь тебе, что не ломаю комедию. Клянусь, что не получал других писем, кроме писем отца, Англада и Кастаня. Старуха повернула к нему свои мертвые глаза: – Если это так, это было бы бедой. – Почему? – Поклянись мне еще раз, что не лицемеришь. – Еще раз клянусь. Так кто мне писал? Поколебавшись, она склонилась к нему и, понизив голос, проговорила: – Флоретта. Лу-Папе вздрогнул: – Флоретта Камуэн? – Тебе прекрасно известно, что была только одна Флоретта. – Ты уверена, что она писала мне? – Я сама отдала письмо в руки почтальона, потому как она не хотела, чтобы о нем узнали. – Дельфина, клянусь тебе перед Господом, письма от нее я не получал… Потому что о письме от нее я бы не забыл. И если хочешь знать правду, которую я никогда никому не открывал, у меня до сих пор хранятся две ее записки, написанные карандашом и наполовину стершиеся, и черная заколка для волос. Да. Но когда я вернулся, ее уже не было в деревне. Она вышла замуж за этого кузнеца из Креспена, и у нее даже уже был ребенок! – Как могло получиться, что это письмо потерялось? – всплеснула руками Дельфина. – Знаешь, мы там все время переезжали с места на место, стояли то в каком-нибудь захолустье, то в горах… Порой нам не подвозили ни еды, ни патронов… Вполне возможно, что и письма терялись… Если бы я получил от нее письмо, я бы до сих пор помнил его наизусть… Старуха уронила голову на грудь и пробормотала: – Если это так, это ужасно. – Ты думаешь, она меня любила? – прошептал Лу-Папе. – Дурачок! – Она никогда так и не призналась мне в этом. Даже после… того, что произошло однажды вечером, когда мы возвращались с танцев, она делала вид, что посмеивается надо мной. – Таков уж был ее характер. Но со мной она делилась всем, и я знаю, что она любила тебя, и письмо это я читала. Она замолчала, уйдя в свои мысли о прошлом. Лу-Папе не смел произнести ни слова, он втянул голову в плечи и опустил голову, словно в ожидании камня, который вот-вот должен был свалиться ему на голову. – Она тебе писала, – после затянувшегося молчания наконец прошептала Дельфина, – что любит тебя и никогда не полюбит никого другого. Папе трижды откашлялся: – А что еще? – Она писала, что беременна. – Что? – Ну да. Прошло, наверное, недели три, как ты уехал… Она тебе писала, что, если ты напишешь ее отцу и пообещаешь жениться на ней, она станет тебя ждать… В этом случае можно было показывать письмо всем в деревне, и никто не посмел бы тыкать в нее пальцем. Лу-Папе стал было приподниматься, но не смог и осел на лавку. – Дельфина, Дельфина, ты уверена… – забормотал он. – Говорю тебе, я читала письмо и даже помогала его писать… Бедняжка перестала спать… Пробовала избавиться от плода с помощью всяких дьявольских снадобий… Шла в холмы и прыгала со скал… Но плод зацепился, и ни в какую. Тогда она тебя возненавидела. Отправилась на танцы в Обань и подыскала там себе здоровяка-красавца, кузнеца из Креспена. Вышла за него, чтобы покинуть деревню, и здесь никто так и не узнал о рождении ребенка… |