Онлайн книга «Весенняя коллекция детектива»
|
– Чем я могу вам помочь? – Вы ничего подозрительного не видели и не слышали? Добровольский немного подумал. – Орал кот, – наконец изрек он. – Довольно долго и очень громко. Он мне надоел, и я вышел на площадку. – Когда это было? – сразу нацелился старший лейтенант Крюков. – Да, наверное, около семи. – И… что? – Ничего. Я спустился на первый этаж, но там не было никакого кота, и тогда я поднялся наверх, на третий. – То есть непосредственно на площадку, где проживал потерпевший? – Непосредственно туда, – уверил Добровольский. Народ, столпившийся возле его квартиры, ему не нравился, и вообще ему ничего не нравилось. Он приехал в Москву вовсе не для того, чтобы участвовать в милицейских разборках! Кроме того, ему могло сильно повредить излишнее внимание властей, к которому он не был готов. Следовало быстро придумать нечто такое, что сразу и навсегда отвадило бы от него бдительную милицию и не менее бдительных соседей. – Кота я нашел на чердаке, – продолжал он равнодушно. – Он сидел в какой-то коробке и орал… нечеловеческим голосом. – Барсик! – сказала заполошная девица сказочной красоты в валяных ботах, мятой ночной рубахе и накинутом поверх нее неопределенного цвета платке, как из фильма про блокадный Ленинград. – Это Барсик наш. Добровольский пожал плечами: – Возможно. Я его… Тут он замолк. Ему не хотелось объяснять присутствующим, что именно он сделал с котом. – Да его давно пора было придавить, – мстительно заявила тетка в спортивном костюме, пожиравшая нового соседа глазами. На голове у нее была газовая косынка, а под косынкой холмы и перепады – бигуди. – Орет и гадит, гадит и орет, никакого покоя нету! Сколько раз говорила, чтоб его утопили, паразита!.. У высокой девушки в пиджаке и джинсах сделалось совершенно несчастное лицо, заметил Добровольский, и брови наморщились страдальчески. – Ничего подозрительного не видели? Добровольский улыбнулся. – Дело в том, что я не знаю, что именно вы считаете подозрительным. На третьем этаже две квартиры. В той, которая справа, разговаривали, и довольно громко. Красотка, которая в платке и ботах, пошевелила губами и поводила сначала левой, а потом правой рукой. – Ну да! – радостно сказала она. – Справа, если отсюдова смотреть, и есть дяди-Гошина квартира. Правильно, Лип? – Никто не мог там разговаривать! – вступил пузатенький итальянский дядька в подтяжках и спортивной кофте, наброшенной поверх голубой майчонки, и глянул на свою жену, словно в поисках поддержки. – Я покойника вчера видал, как он домой припожаловал, и был он сильно выпимши, то есть подшофе, как говорится! А сегодня суббота! – Ну и что? – не понял старший лейтенант. – А то, товарищ военный, что покойный жил один-одинешенек! Никого у себя не принимал и гостей к себе не водил. Обалдуя своего в армию сплавил, а больше у него и нет никого, с тех пор как жену, Марью Тимофеевну, на тот свет загнал! Никто к нему не ходил, и он к себе никого не звал, так что некому там было разговаривать, брехня это, как есть брехня!.. – Как это не звал! – возмущенно заголосила красотка в платке. – Как это не звал, когда он меня убираться звал! И я у него до скольки разов убиралась! – Люся, – сказала та, что давеча морщила брови на предмет горькой судьбы кота Барсика. – Не кричи. – Да как же мне не кричать, когда они сами все брешут! – Да кто брешет?! Кто брешет?! – Сама брешешь! Подпольной водкой торгуешь со своими урюками, а мы брешем! – Житья от них не стало, от приезжих этих! – Кто торгует?! Я торгую?! А кто на общественной клумбе свой «Запорожец» драный ставит?! Все цветы тети-Верочкины затоптали! Мы садили, садили, а они затоптали!.. – Люся!.. – Товарищ военный, она на рынке торгует и подозрительных личностей водит в дом, а у самой регистрация!.. – Я могу быть свободен? – осведомился новый жилец. – Или есть еще какие-то вопросы? – А вы точно слышали, что там кто-то разговаривал? – Никаких сомнений, господин лейтенант. У меня отличный слух. Лейтенант вздохнул и огляделся с тоской. У Олимпиады в кармане зазвонил мобильный, а внизу сильно хлопнула подъездная дверь. Олимпиада достала телефон – звонили с работы, – а по лестнице затопали тяжелые ноги и показались люди с носилками. – Да, – сказала она, нажав кнопку. – Олимпиада, что происходит? – осведомилась из трубки Марина Петровна. – Я долго еще буду сидеть здесь одна? – Марин, как только все закончится, я сразу приеду, – зашептала Олимпиада, прикрывая трубку рукой и скособочившись в ту сторону, где было меньше народу. Кажется, Добровольский Павел Петрович посмотрел на нее насмешливо. Ну и пусть! Пусть смотрит как хочет! Он перестал для нее существовать, как только сказал, что Барса он… он… Думать дальше она не могла. Кот был безобидный, несчастный, зеленого колеру, худой, как палка, и все прилаживался на батарею, хотя подоконник низкий, лежать неудобно, но он все же как-то умудрялся лежать, грел свое ввалившееся пузо, а его… И вовсе он не орал так уж часто! Конечно, иногда вякал, но совсем не столь ужасно, как тут расписывали Парамоновы!.. – … я не могу ждать полдня, – уловила она в трубке сердитый голос Марины Петровны. – У меня тоже есть своя жизнь, хотя об этом почему-то никто не помнит. Почему я все время должна входить в положение и верить вам на слово? Почему никто не входит в мое положение? – Мариночка, я не могу уехать, пока милиция не отпустит, а как только отпустит, я сразу! Вы же знаете, мне тут пять минут езды. – Ну чего? Грузим или нет? – Да куда ж его! Конечно, грузим! – Давай с той стороны! – Заходи! И они бесцеремонно ввалились в Олимпиадину прихожую, примерились и стали поднимать тело. Клеенка поехала, упала, один из «грузчиков» наступил на нее ногой. – Батюшки-светы, что ж это делается… – прошептала Парамонова, не отрывая от трупа жадного взгляда, – средь бела дня в родном доме… – Вчера, только вчера видались, – подхватил Парамонов. – Жив-здоров был человек… Пола черной куртки отвалилась на сторону, и мертвая рука, описав дугу, стукнула в стену, как деревяшка. Люсинда перекрестилась и закрыла рот рукой. – Господин лейтенант, – негромко сказал Добровольский. – Тут что-то не так. – Что такое? – На нем провода, – и он показал глазами, и все уставились на труп, который неловко укладывали на носилки. |