Книга Невеста Крылатого Змея, страница 37 – Регина Грез

Радуня приложила птичку к губам, дунула что есть силы, и пронеслась над лугом переливчатая трель.

— Хорошо! — выдохнула Леда.

— Ты здесь побудь пока, я сейчас подруженькам покажу и снова тебя расспрашивать стану. Как повстречалась с ним в лесу, что сказывал тебе, как про меня расспрашивал. Все до последнего словечка припомни пока, я скоро вернусь.

Эх, простая душа! Побежала Радуня к девушкам, хвастаться гостинцами лесными, не удержала ее Леда. Начали подружки деревянные забавы разбирать, на себя примерять да свистульку расхвалить. Милана только морщилась, даже в руки ничего не взяла:

— Было бы золотое или серебряное, а то смех один — деревяшки… Мне-то Вадич ожерелье с яхонтами привез, ни у кого такого нет, разве что Князь ночнице своей из милости подарил. Чтобы в золоте за коровами ходила, не иначе.

Все знали, что Тека у Годара бывает, а что бы с того? Князь не стар, не женат, надо же и ему с кем-то ложе делить. А женщина вроде кругом одна и без мужа мыкается. С нее не убудет. Хотя мог бы Годар для своих молодецких нужд и покраше девицу взять, да не одну еще, может о том Милана и радела. Сама порой павушкой прохаживалась перед Князем, за таким-то в терем ночью пойти никакого стыда, а жених и после Старшего ее возьмет, куда ж денется, коли Сам велит.

Леда пробовала на вкус смородину и тихонько косилась на Теку. Редко прежде им разговаривать доводилось, а вертелся на языке вопрос:

— Слышала, ты с Годаром живешь. Я тебя не для обиды спросить хочу, просто знать мне надо. Неужели он всегда такой сердитый? Даже улыбается так, словно зарычать хочет. Ты-то, наверно, лучше его знаешь?

Тека распутала платок с головы, спустила концы на плечи, утерла вспотевший лоб.

— Мое ли дело обсуждать Господина… Добр бывает со мной. Никогда зла не чинил.

— А чего же тогда не женится? — вырвалось у Леды.

— Да что ты, что ты! Ему вовсе на простой нельзя жениться, деток не будет, не видать и счастья. Только Лунная дочка ему в Суженые годится. Да при всех сгоряча сказал, что искать ее вовсе не собирается, один свой век доживет.

— Слышала я ваши сказки, неужто, так все и есть? Так с тобой бы и жил честно, раз в спальню водит.

Тека горько усмехнулась, голову наклонила:

— Кто я ему? Колода пустая, сухая трава. Не по сердцу он со мной, а так…

— А ты сама-то? Любишь его? Мучаешься?

— Так какая же мука? Сыта, накормлена, не в хлеву обитаю. И на том спасибо.

Леда только руками всплеснула — настоящее крепостничество!

— Ну, а если откажешься с ним спать? И что? Заставит тебя или прогонит, накажет?

— Сразу сказал, если захочу уйти к кому, только рад будет и богатое приданое справит.

— Вот же какой гад! — Леда ягоды с колен уронила, возмущенная поведением мужчины.

— Ай, нельзя так про Князя говорить! Нельзя! Я Живину за него молю каждый день, чтоб здоров и удачлив был.

— Он же пользуется тобой, как хочет!

— Так кому же еще сгодилась бы, чахлая нутром — деточек завести не могу. А Князь — защита моя, без него бы совсем пропала, затаскали бы по кустам молодчики. Нельзя Князя бранить, ему тоже горько теперь живется. И брата провожать пора близится, и своя сердечная печаль есть.

— О родне он печется, конечно, за брата переживает, это я понимаю. А к другим людям сердце каменное, уж какие там печали, вряд ли. И правильно, что не женится, не умеет любить… Злой он, сердитый вечно! Не угодишь!

Тека бросила на Леду быстрый внимательный взгляд и тотчас начала поправлять платок.

— Ты же не знаешь ничего, зачем напраслину возводить. И знать бы тебе на надобно, да не смолчу. Имя девичье шепчет, когда со мной — ласково, горячо шепчет… Раньше завсегда молчал, а теперь будто забывается. Другую вместо меня видит, понимаешь, тошнехонько ему со мной теперь.

Леда растерянно на Теку смотрела:

— И чье же имя?

— Не проси, не скажу!

— Вот еще! Нужны мне ваши секреты! Что это за Князь, когда не может быть с той, что ему по-настоящему нравится? Глупость какая, тебя еще при этом использовать.

— Больше и не позовет. В прошлый раз осердился больно.

— Да ты-то в чем теперь виновата?

Тека вдруг засмеялась — показались на щеках озорные ямочки, задорно блеснули глаза:

— А что я — не она…

— Чудовище он после этого! Взял бы себе ту кралю, о которой по ночам вздыхает, да утешился. Может, веселей бы на всех глядел. Что, царица заморская, в чужих землях осталась? Надо было завоевать! Или чужая жена? Ага! Вот оно в чем дело! Семью разрушать не хочет, тогда надо его похвалить. Ничего! Пусть один страдает, чем куча народу. Она-то, наверно, не хочет с ним быть — та девушка?

Не успела Тека ответить, прибежала Радуня, потянула ее за стог:

— Прости, Ледушка, с глазу на глаз побеседуем.

— Это уж как вы хотите…

Задержались девушки с прогулки. Давно уж стол был накрыт, остывали щи, мрачнела Арлета. Первой Радунюшка забежала в терем, со смешком еле от мамкиного тычка увернулась. А Леда замешкалась в полутемных сенях, тут Годар ей и встретился. Вздрогнула даже, удивилась, словно поджидал ее тут давно.

— Все по лесам не набегаешься! Не всем медведям еще головы задурила?

— Я же с подружками была. Радсея бы взяли, жаль с тобой уехал. Почему ты меня винишь, вот Радсей никогда не ругается!

— Был бы я твой жених, выпорол бы за прогулки твои и в светлице запер!

— Ох, какой грозный!

Друг против друга стояли, и Леда отчего-то не боялась его ничуть. Опять попусту бранит! Только она больше молчать не будет, прошло это время. Будто бы изумление мелькнуло на лице Князя, а потом появилась усмешка:

— Чем губы-то измарала? Так ведь и выйдешь ко столу.

Девушка едва разобрала его слова, а уж Годар большим пальцем принялся уголок рта ей тереть, наклонился совсем близко.

— Черника, вроде, не поспела еще, где только угораздило-то тебя, к свету пойдем, что ли…

За плечо схватил, завел в ближнюю кладовую с оконцем, поставил перед собой. У Леды ноги вдруг в коленях ослабли, руки стали словно ватные. Даже и не думала перечить, смотрела неотрывно в его сузившиеся кверху зрачки отливающих золотом глаз. Колдовство, не иначе…

А Годар от губ ее руку отвел, коснулся растрепавшихся завитков волос, что ушко закрыли, между пальцами одну прядку расправил, будто залюбовался. А потом ненароком задел щеку, ниже по щее провел, зацепил серебряную цепочку, что поверх тонкой ключицы легла, потянул из ворота сорочки подвеску.

— Безделушку дрянную носишь, а от жемчуга отказалась, глупая… В золоте ходить должна. Как подобает. Все бы тебе дал, только попроси.