Книга Прими день грядущий, страница 27 – Сьюзен Виггз

– Урожай выдержит? – озабоченно спросила она. Джошуа покачал головой:

– Холода стояли слишком долго. Мы потеряем все, что не успеем убрать к утру.

– Но ведь мы убрали только половину, – тихо произнесла девушка, чувствуя, как у нее все холодеет внутри от страха.

Джошуа мрачно кивнул:

– Мы не могли раньше начать убирать урожай, потому что он еще не созрел. А того количества, что мы сейчас имеем, не хватит даже на то, чтобы возместить затраты.

Женевьева сильно зажмурила глаза, и все равно слезы потекли по ее щекам. Она старалась не чувствовать себя побежденной, но на нее обрушилось столько испытаний, да еще в первый же сезон!

– Мне все понятно, – медленно сказала Женевьева, открывая глаза. – Я обманывала себя, думая, что мы успеем убрать урожай. Прости, Джошуа, я вовсе не хотела хитростью заставлять тебя работать на моей земле.

– Ну что ты, компаньонка, не принимай это так близко к сердцу, – невозмутимо ответил Джошуа. – Давай уберем столько, сколько успеем. Пойдем, Куртис.

Но мальчишка словно провалился сквозь землю, куда-то улизнув, не замеченный ни отцом, ни Женевьевой. Бормоча что-то насчет хворостины для негодника, Джошуа отправился на поле.

Весь остаток дня они работали с бешеной скоростью, швыряя табак на сани из деревянных брусьев, а затем просто так сваливая листья в сарай, не имея времени связать их. Даже Мимси с девочками вышли на поле, орудуя кухонными ножами. Однако людей было слишком мало, а растений – слишком много, чтобы успеть убрать все до наступления ночи.

Между тем, с вершин гор уже задул ветер, который пригнал мрачную толпу быстро скользящих облаков, а вслед за ними прилетели ветры, принесшие леденящий холод.

Женевьева из последних сил работала косой, стараясь побороть чувство безнадежного отчаяния. Но когда совсем стемнело, и небо стало лиловым, снова пришли слезы. Да, она сделала ставку на успех и проиграла. Теперь Пиггот, безусловно, продаст ферму. Никогда еще поражение не казалось ей таким ужасным.

Женевьева так сосредоточилась на борьбе с растениями и на собственных переживаниях, что не слышала криков Куртиса Гринлифа. Только когда ее внимание привлекло мерцание факелов, она заметила мальчика. Куртис, танцуя, шел по дороге; он что-то пел и кричал. И что самое невероятное – за ним двигалась целая вереница людей: и пешком, и в повозках, и даже верхом. Женевьева сразу узнала Рурка, ехавшего на своем чалом жеребце.

– Боже милостивый, – выдохнула она.

На дороге мерцало около дюжины факелов, освещая путь этой небольшой армии. Мужчины несли косы и грабли, женщины – накрытые полотном корзинки с едой и бочонки с сидром и лимонадом. Подобрав юбки, Женевьева бросилась вниз по склону холма.

– Рурк?! – она неожиданно застеснялась при виде почти половины населения Дэнсез Медоу. – Что…

– Они пришли, чтобы убрать наш табак! – закричал Куртис. – Они говорят, что готовы – если потребуется – работать всю ночь.

Женевьева бросила на Рурка вопросительный взгляд. Эдер широко улыбнулся, блеснув в темноте белыми зубами.

– Нужно было сказать, что тебе приходится трудно, Дженни. Без помощи соседей вам не справиться.

– Но я не смогу заплатить, Рурк. Я просто…

Он схватил девушку за плечо:

– Дженни, когда ты, наконец, вобьешь себе в голову, что существует такая вещь, как соседские отношения? Поверь, эти люди всего лишь хотят воочию убедиться, что проиграли пари, которое они заключили против тебя.

– Да, здесь есть о чем поговорить, – усмехнулся преподобный Карстерс.

Женевьева украдкой вздохнула, ожидая, что он снова станет приглашать ее в церковь: поблагодарить Бога за удачу.

Но Карстерс, угадав мысли девушки, громко рассмеялся:

– Нет-нет, Женевьева Калпепер, я не об этом. Но я не сомневаюсь, что со временем вы станете примерной прихожанкой. А сейчас мне хочется пригласить вас на праздник урожая, разумеется, после окончания уборки, – он снова рассмеялся, заметив, что девушка вздохнула, но на этот раз с облегчением.

То, что жители Дэнсез Медоу готовы принять ее в свой круг, оказалось для Женевьевы приятной неожиданностью. От волнения у нее даже на миг перехватило дыхание.

– Обещаю, преподобный отец, я приду на праздник и буду танцевать, – с готовностью согласилась Женевьева. – Мне это будет в радость.

Между тем, мужчины уже рассыпались по полю и, повернувшись спинами к ветру, яростно заработали косами. Женщины, весело переговариваясь, нарезали пироги и делили на порции птицу.

Женевьева снова с головой окунулась в работу, не замечая, как болят стертые руки. На глаза ее навернулись непрошеные слезы: с такой помощью работа будет закончена через несколько часов.

Когда последний лист табака убрали в амбар, Женевьева подошла к преподобному Карстерсу и срывающимся голосом произнесла:

– Спасибо, – затем посмотрела на усталые улыбающиеся лица соседей. – Всем спасибо.

Преподобный Карстерс покачал головой и достал Библию.

– Лучше поблагодарим того, кто помог нам сделать это, – он встал ближе к свету факела и начал читать: – «Воспойте хвалу Господу, кто покрывает небо облаками, кто посылает дождь на землю, кто заставляет расти траву в горах».

Женевьева почувствовала на своем плече руку Рурка и впервые не отодвинулась от него.

Несмотря на безмерную усталость, Женевьева уже на следующий день твердой рукой написала Дигби Ферту, что урожай убран и сушится, а всего через несколько месяцев вниз по реке, в Йорктаун, будет отправлена тысяча бочек лучшего вирджинского табака.

– Не могу же я в таком виде идти на праздник, – с огорчением произнесла Женевьева, осмотрев свое изрядно поношенное платье.

Мимси открыла было рот, чтобы возразить, но сказать, увы, оказалось нечего. Действительно, как все штопанные-перештопанные платья, доставшиеся Женевьеве от Пруденс, оно висело мешком на худенькой фигурке девушки.

Мимси решительно сжала губы и, бросив на ходу:

– Подожди здесь, – легко выбежала из кухни.

А Женевьева погрузилась в свои невеселые размышления. Несмотря на то, что преподобный Карстерс настаивал на ее присутствии на празднике, она не ожидала ничего хорошего от этой попытки влиться в тесно спаянное общество Дэнсез Медоу. Девушка знала, что многие в деревне относились к ней, как к не вполне нормальной и осуждали совместную работу, да к тому же на равных, с негром.

Однако Мимси тоже настаивала, чтобы Женевьева отправилась на праздник, и девушка уступила. Кухня гудела, словно улей. Куртис несколько раз приносил ведра с водой и выливал их в круглую лохань, а Мимси добавила туда горшок горячей воды, нагретой на очаге, и щепоть розмарина из жестяной банки. После этого она приказала Женевьеве залезть в лохань, намылила голову девушки грубым самодельным мылом и принялась немилосердно скрести и тереть ее волосы. Затем, когда Женевьева, дрожа, в одной рубашке стояла перед огнем, негритянка, наконец, достала платье, которое принесла с собой.