Книга Прими день грядущий, страница 62 – Сьюзен Виггз

– Не надо, Рурк, – торопливо сказала Женевьева, еще крепче обнимая мужа. – Вот уже четыре года мы изводим себя этими мыслями. Ты сделал все возможное, чтобы найти дочь, а возможно, и больше.

Боль исказила лицо Рурка.

– Все ли, Дженни? Я не устаю задавать себе этот вопрос. Может быть, я должен был пройти еще десять, двадцать миль…

Она приложила палец к его губам, заставив замолчать:

– Черный Медведь знает слишком много мест, где можно скрыться. Я уверена, даже если бы ты десять лет потратил на поиски, ты все равно не нашел бы его.

Но выражение мучительной боли не покинуло лицо Рурка.

– То же самое сказал и Уил Кумз. Это были его последние слова.

В глазах Женевьевы сверкнули слезы. Было слишком несправедливо, что на долю Рурка выпало столько горя. Даже широкие сильные плечи мужа с трудом могли выдержать потерю Уила и похищение Ребекки.

– Мы должны продолжать жить, – твердо сказала она.

Рурк молча положил подбородок на голову жены и неожиданно улыбнулся: к ним с вытянутыми вперед ручонками топала Сара.

– Папа, – пролепетала она, прижавшись к его ноге. Прикосновение маленькой дочки вывело Рурка из отчаяния. Этот ребенок, родившийся в его отсутствие, стал яркой искрой в жизни Рурка.

У девочки были волосы цвета солнца, и пышущие здоровьем щеки; она всегда пребывала в прекрасном расположении духа. В свои неполные три года Сара уже прекрасно понимала, что отец – это бесконечный источник доброты, и без зазрения совести беспощадно эксплуатировала его.

Схватив девчушку в охапку, Рурк начал катать ее на ноге, щекоча подбородок, пока Сара не расхохоталась.

– Спасибо Господу за это создание, – хмыкнул Рурк. – На данный момент она – прекраснейший представитель семьи Эдеров, не считая, разумеется, ее матери.

– Что это тут у нас? – неожиданно раздался у них за спиной знакомый голос. – Еще одна кудрявая голова?

Рурк и Женевьева с сияющими лицами повернулись навстречу сыну.

– Хэнс! – закричала Женевьева, обнимая его. – Хэнс! Боже, как же мы скучали без тебя!

Заметив, что он поморщился, она отодвинулась и с ужасом посмотрела на повязку на его руке.

Хэнс торопливо произнес, чтобы успокоить ее:

– Царапина, мама. Я в порядке.

– Добро пожаловать домой, сын, – спокойно сказал Рурк, протягивая руку.

Хэнс ответил ему крепким рукопожатием. Они несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза, затем Рурк, отбросив ненужные формальности, притянул сына к себе, почти по-медвежьи стиснув его в своих объятиях.

Сара захихикала, застряв между ними.

– Поприветствуй сестру, Хэнс, – проговорил Рурк. – Это Сара Эдер.

Девочка смущенно прижалась к отцу, но ее большие голубые глаза смело рассматривали красивого, немного изможденного, молодого человека, который улыбался ей с искренней симпатией.

– Пойдем в дом, – позвала Женевьева, беря сына под руку, но почувствовав, как он напрягся от ее прикосновения, тревожно спросила: – Хэнс?

– Прости, мама. Просто рука еще немного болит, – успокоил он Женевьеву.

– Так что же произошло?

Хэнс быстро взглянул на отца:

– Меня подстрелили на дуэли.

– Дуэль? Ты дрался на дуэли? Боже, Хэнс, что же заставило тебя…

Хэнс перестал улыбаться, в его глазах появилось отвращение к самому себе.

– Не знаю, мама, – с болезненной прямотой ответил он. – Я никогда не знаю причину своих поступков. Мне так легко увидеть неправду в том, что я уже сделал, но только потом, после случившегося, – молодой человек снова посмотрел на Рурка. – Я совершил много такого, чем не могу гордиться, папа.

Ужин проходил спокойно. За столом собрались почти все Эдеры. Израэль расспрашивал Хэнса о его жизни в столице, но тот отвечал рассеянно и неохотно. Он закрыл эту главу своей судьбы так же, как закрылась рана на руке. Все, что осталось – это длинный синевато-багровый шрам да постоянная ноющая боль в поврежденной кости, которая вряд ли когда-нибудь заживет.

Хэнс едва притронулся к жареному мясу и овощам и вышел на крыльцо, все еще не придя в себя от того, что произошло с Ребеккой. Он попробовал представить себе так надоедавшую ему своими псалмами сестренку в руках индейцев и содрогнулся от ужаса.

По окончании ужина малышку уложили спать, а Люк с Израэлем отправились распрягать на ночь лошадей. Наблюдая за Люком, Хэнс осознал, что видит перед собой совершенно незнакомого человека. Его удивило, что брат так ловко обращается с лошадьми и еще успевает шутить с Израэлем во время работы. Тяжело вздохнув, Хэнс подумал о том, что никогда по-настоящему не знал Люка, да и не стремился узнать.

Только сейчас Хэнс пожалел о том, что упущено: он слишком отдалился от братьев. Люк, а не он, стал примером для Израэля, и тот смотрел на Люка так, как сам Люк никогда на Хэнса не смотрел. Да и Люк не нуждался в старшем брате. Он вырос уже выше Хэнса, а уверенности у него было больше, чем у взрослого.

Когда родители вышли на крыльцо, Хэнс признался:

– Я скоро уеду.

Мать с недоверием взглянула на него:

– Но почему, Хэнс? Ты же только что вернулся домой.

– Я не могу оставаться здесь.

– Можешь, сынок. Это твой дом.

Хэнс в отчаянии с такой силой ударил по перилам крыльца, что дерево жалобно заскрипело:

– Выслушайте же меня, черт возьми! Я должен уехать!

– Хэнс!

– Вы не спрашивали меня о дуэли, но, думаю, скоро и так все узнаете.

Его голос срывался от волнения, выдавая царившую внутри Хэнса сумятицу.

– Я убил человека, который ранил меня.

В наступившей тишине было слышно, как за их спиной в гостиной тикали над камином часы.

Женевьева невольно вспомнила день, когда Рурк уезжал на поиски дочери в дикую страну. Сегодня она с тяжелым сердцем готовила к такому же путешествию Хэнса. Смена белья, иголка с нитками, расческа, бритва, кусок мыла, кое-какая утварь для приготовления пиши, несколько инструментов – все это Женевьева положила в седельную сумку сына.

Мими Лайтфут собрала кое-что из продуктов: сухари, вяленое мясо, кофе, сушеные бобы, сахар. Внешне она выглядела довольно бесстрастной, хотя в душе была глубоко обеспокоена судьбой своего питомца.

Люк и Рурк позаботились о самом главном. Они принесли длинное, отполированное до блеска ружье, мешок с пулями, кремни, шомпол, завернутый в промасленную материю запас пороха, а также снабдили Хэнса остро заточенным охотничьим ножом и томагавком, с которым Рурк не расставался во время войны.