Книга Истинная поневоле, страница 46 – Марина Эльденберт

Стоит нам соприкоснуться горячими носами, меня охватывает знакомым чувством защищенности, спокойствием и теплом.

Я просыпаюсь в объятиях Доминика и чувствую, что щеки мокрые от слез. Он слегка отстраняется, но только для того, чтобы заглянуть мне в лицо и стереть слезы.

— Ты пришел! — выдыхаю я.

— У тебя были сомнения?

— Нет, — я утыкаюсь носом в его плечо — нормальным носом, кстати — и вспоминаю о кошмаре. — Я была волчицей. Во сне.

Он замирает, но только на мгновение, потом продолжает меня гладить, не только по щекам: по голове, по плечам, по спине. Сейчас в его жестах нет сексуального подтекста, только забота.

— Я видела нашего ребенка. Он такой хорошенький в образе волчонка.

— Он?

— Он, — киваю я. — Ты выиграл, это мальчик.

— Это наша общая победа.

— Согласна.

Я ничуть не жалею, потому что уже люблю этого волчонка.

— С ним все в порядке? — спрашивает вервольф, и я улавливаю его напряжение.

— Да, — подтверждаю я. — Да, он по-прежнему с нами. Но больше не оставляй меня так надолго. И больше никаких волчьих боев!

Только сейчас до меня доходит, что Доминик непривычно пахнет. Что в запах пота вплетается еще один — аромат крови, запекшейся на его коже.

Я слишком откровенно принюхиваюсь, поэтому он замечает.

— Все нормально. Я спешил к тебе, поэтому не стал принимать душ.

И я ему благодарна за спешку.

— Почему… — Мне хочется спросить, как так произошло, что он здесь, а не в тюрьме, но я не должна знать про арест. Я еще не поняла, хочу ли я признаваться Доминику в том, что все подсмотрела. По правде говоря, я не хочу новых ссор, особенно сейчас, когда нам так хорошо. Поэтому осекаюсь и задаю другой вопрос: — Почему ты так долго не шел?

По лицу Доминика видно, что он не желает отвечать, но после минуты колебаний все-таки отвечает:

— Я могу рассказать позже? Ночью у тебя был приступ.

Уже утро? За окном так темно и валит снег, что сложно понять, сколько сейчас времени.

— Лучше сейчас. Пока ты рядом.

— Хорошо, — соглашается он. — Тем более что ты все равно узнаешь из новостных лент или еще как-то.

Видно, что ему это не нравится, и будь его воля, Доминик отрезал бы меня от всех новостей.

— Я сразился с Бичэмом и выиграл, но копы устроили облаву и всех арестовали. Я провел несколько часов в полицейском участке, пока мой адвокат во всем разбирался и вносил залог. Чуть с ума не сошел, потому что все время слышал, как ты меня зовешь.

Мои глаза расширяются.

— Но как?!

— Я не знаю. Это необъяснимо, но я знал, что нужен тебе. В какой-то момент я думал, что разнесу участок, если они немедленно меня не отпустят.

Обнимаю его, прижимаюсь теснее.

— Они тебя отпустили, а значит, все хорошо. Ведь так?

— Мне выдвинули обвинение в смерти Дэнвера.

Что?!

— При чем здесь Дэн? — интересуюсь хрипло. — Это же смешно!

У меня вырывается короткий, нервный смешок, которым я едва не давлюсь под тяжелым взглядом вервольфа. Голова начинает кружиться, хотя я лежу в постели. Может, дело в этом? Я отстраняюсь и сажусь, опираясь на изголовье. Доминик тоже приподнимается на локте и изучает мое лицо так пристально, что мне становится не по себе.

— По их словам у меня есть мотив: Дэнвер слишком много задолжал мне и моей стае, к тому же, после его смерти я заполучил тебя.

— Но вы не виделись с ним бес знает сколько!

— На самом деле, я последний, кто его видел.

Я свожу брови.

— Постой. Ты же говорил, что не виделся с Дэнвером?

— Я говорил, что давно не давал ему денег.

— И это доказательства убийства? То, что ты виделся с ним, и спишь со мной?

— Нет. Они нашли видео, что-то вроде предсмертной записки. На ней он говорит, что опасается за собственную жизнь, и что я его преследую.

— Говнюк! — не выдерживаю я. Вот нельзя так про мертвых, но Дэн даже после смерти продолжает портить мне жизнь. Убила бы, будь эта скотина жива! — Зачем тебе его преследовать? Это Кампала его преследовал!

— Они считают, что Кампала и я — одно лицо.

Я подскакиваю на подушках, забывая о том, что совсем недавно мне было совсем нехорошо.

— Это же бред!

— Ты так думаешь? Я вполне мог обманывать тебя, удерживая рядом с собой.

Снова этот испытывающий взгляд, будто сегодня Доминик решил поиграть в откровенность.

— Вначале у меня была такая мысль. Что ты просто издеваешься надо мной, водишь меня за нос. Но теперь я знаю, что это не так.

— Почему?

Это мой второй шанс сознаться, что я подслушала их разговор с Хантером, но я снова не решаюсь. Поэтому отвечаю:

— Ты предпочитаешь идти напролом, а вот Кампала любит делать все чужими руками, чтобы самому не замараться.

Доминик усмехается, и я замечаю, что глубокие морщины залегли вокруг его глаз, насколько он устал. Неожиданно мой волк притягивает меня к себе и целует, коротко, но крепко, словно клеймит собой.

— Я рад, что ты на моей стороне, Шарлин.

— Вообще-то, я жду от тебя ребенка, Доминик. На чьей еще стороне я должна быть?

— Кстати, о ребенке. — Он резко роняет меня поперек кровати и зловеще рычит: — Если бы не он, я бы показал тебе, что бывает с волчицами, которые желают подчинить себе альфу.

— Я не волчица!

— Ты была ею.

— Только во сне.

— Для меня это не имеет значения.

— Мы квиты, Доминик Экрот, — я злюсь, потому что мне не удается высвободиться. — Ты применил ко мне голос альфы, я ответила тебе тем же.

— А еще использовала силу на Майкле.

— Это была тренировка.

— Больше так не делай! В смысле, не тренируйся на членах стаи.

— Хорошо, — обещаю я. — Но только если снимешь приказ.

— Нет, Шарлин.

От этого «нет» обидно, как в первый раз. И я еще собиралась ему все рассказать!

— Нет?! Но почему? Ты же сказал, что победил Хантера!

— Победил. Но мы с ним не закончили, нас прервали. Бичема тоже забрали в участок, но его освободили под залог.

— Не знала, что он настолько богат, чтобы купить освобождение до суда.

— На волчьих боях можно много заработать. Особенно чемпиону.

«Ты это на собственном опыте проверил?» — хочется спросить. Еще больше хочется, чтобы Доминик мне все рассказал, но он молчит.