Книга Талиесин, страница 7 – Стивен Лохед

Она тяжело шла из темной воды, и Эльфин тянул рьяно, однако сеть оказалась пустой.

Он бросил быстрый взгляд на берег, на оскалившихся родичей, которые не тронулись с места, пожал плечами и медленно двинулся к следующему шесту. Кожа его от холода покрылась пупырышками. Вторая сеть была пуста и третья тоже. В четвертой же обнаружилась запутавшаяся коряга.

— Злополучный день, — проворчал Киалл, и голос его зычно разнесся над водой. Эльфин притворился, что не слышит, и продолжал работу.

— Чего зря мерзнуть, — отозвался второй смотритель, Эрмид. — Разведем костер.

Оба принялись собирать сухую растопку. Когда Эльфин в следующий раз поднял глаза, на полянке возле реки уже горел костерок. Он выбрался из воды и присоединился к товарищам.

Опустившись на колени возле костра, юноша блаженно застонал, чувствуя, как оттаивает в тепле зазябшее тело.

— Что, вдоволь наловился? — спросил Киалл. Эрмид грубо хохотнул.

Эльфин протянул руки к огню и ответил, стуча зубами:

— Н-намерзся вдоволь, эт-т-то верно.

Ответ разозлил Киалла. Он вскочил и затряс кулаком перед лицом Эльфина.

— Ты! Эта твоя неудача хуже всех прежних вместе взятых! Теперь мы в этом году ничего не поймаем!

Эльфин обиделся, но отвечал спокойно:

— Я еще не закончил того, для чего пришел.

— Что толку? — ревел Киалл. — Слепому видно, что ты сегодня ничего не вытащишь!

Юноша вновь вошел в ледяную воду и медленно двинулся к противоположному берегу, проверяя одну сеть за другой. Киалл глядел ему вслед, потом сказал Эрмиду:

— Все, я на это насмотрелся. Едем домой.

Они загасили снегом костер, уселись в седла и уже развернули коней, когда услышали крик Эльфина. Киалл продолжал ехать вперед, но Эрмид помедлил и оглянулся. Эльфин по пояс в воде брел к берегу, волоча за собою черный куль.

— Киалл, погоди! — крикнул Эрмид. — Эльфин что-то вытащил!

Киалл натянул поводья, обернулся через плечо.

— Чепуха, — рявкнул он. — Дохлятина.

Эльфин снова крикнул, и Эрмид спешился. Киалл с досадой наблюдал за ними, тихо бранясь себе в усы, потом все-таки развернулся назад. Он подоспел как раз вовремя, чтобы увидеть, как Эльфин с Эрмидом вытаскивают на берег большой кожаный мешок.

— Смотри, что Эльфин нашел! — крикнул Эрмид.

На Киалла это не произвело ни малейшего впечатления.

— Мокрый бурдюк, плевка не стоит.

Эрмид вытащил нож и принялся вспарывать мешок.

— Полегче! — предупредил Эльфин. — Не повреди мое счастье!

— Счастье его! — буркнул Киалл, слезая с лошади. — Вот уж верно! Все прошлые годы запруда давала лососей на сотню серебром, а тебе достался никчемный мешок!

— Кто знает? Может, то, что внутри, стоит сотни серебром, — ответил Эльфин и, взяв нож, аккуратно вспорол кожу.

Затем они с Эрмидом раскрыли мешок и вытащили сверток серого тюленьего меха, перетянутый кожаными ремнями. И мех, и ремни были сухими.

— Смотри-ка! — вскричал Эрмид. — Вода туда не попала!

Эльфин положил сверток на землю и трясущимися руками — они дрожали больше от волнения, чем от холода, — начал развязывать туго затянутые узлы. Когда последний ремень был снят, он поднял было руку развернуть мех, да так и замер.

— Чего ждешь? — рявкнул Киалл. — Покажи нам это твое счастье, чтоб мы могли рассказать клану.

— Давай же, — сказал Эрмид и потянулся к свертку.

Эльфин перехватил его руку.

— Зачем ты торопишься разделить мое невезенье, родич? — спросил он. — Давай лучше я.

С этими словами он взялся за край шкурки и потянул. На земле перед ними лежало детское тельце.

— Мертвяк, — заметил Киалл, вставая.

Младенец лежал неподвижно, призрачно-бледный от холода, с синими губами и пальцами. Эльфин не мог отвести взгляд. Это был чудно сложенный мальчик: закрытые глаза — безупречные полумесяцы, уши — тончайшие раковины. Мягкие, как паутина, волосы цвета золота при огне легко падали на высокий лоб. Во всем крохотном тельце не было ни малейшего изъяна или порока.

— Какой красивый, — прошептал Эльфин.

— За что ж его в реку-то? — удивился Эрмид. — По мне, так вполне справный мальчишечка.

Киалл фыркнул, придерживая лошадь.

— Мальчишка заговоренный, это как пить дать. Проклятый. Бросьте его обратно, и вся недолга.

— Выбросить мое счастье? — возмутился Эльфин. — Да ни за что!

— Малый мертв, — не без сочувствия произнес Эрмид. — Брось его, чтобы проклятье не пристало к тебе.

— Какая разница, коли я и без того проклят? — Эльфин вновь завернул мальчика в шкуру и прижал к своему голому телу.

— Делай, как знаешь, — пробасил Киалл, залезая на коня. — Едешь, Эрмид?

Эрмид встал, снял со своей лошади меховую попону, набросил ее Эльфину на плечи и тоже забрался в седло.

Эльфин задержал младенца у своей груди и почувствовал, как теплеет, касаясь его кожи, крохотное тельце. Снег сыпался сквозь нависшие ветви, окутывая весь лес саваном тишины — тишины, которую разорвал слабый, приглушенный крик.

Опустив сверток, Эльфин в изумлении смотрел, как младенец у него на руках глубоко, судорожно вдохнул и вновь закричал, вытягивая крохотные ручонки. Казалось, весь мир наполнился его криком.

— Матерь-богиня! — вскричал Эрмид. — Жив малец!

Киалл лишь вытаращил глаза и машинально сложил пальцы от нечисти.

— На, — сказал Эльфин, вставая и протягивая ребенка спутнику. — Держи, пока я оденусь. Надо быстрее скакать в каер.

Эрмид не шелохнулся.

— Быстрей! — приказал Эльфин. — Я хочу довезти его живым, чтобы все увидели мое счастье.

При этих словах Эрмид спешился и быстро схватил младенца.

Эльфин вмиг натянул штаны и рубаху, сунул ноги в сапоги и застегнул плащ. Он взялся за поводья и вспрыгнул в седло, закрылся попоной и протянул руки за ребенком, который перестал кричать и теперь уютно посапывал в меховой колыбельке. Эрмид передал ему сверток и торопливо взобрался на коня. Все трое двинулись к селению. Эльфин пустил лошадь шагом, чтобы не потревожить спящего младенца.

К тому времени как он и его спутники добрались до каера, снег перестал, облака поредели, и на бледной туманной завесе призрачным диском проступило солнце. Несколько жителей издали заметили верховых и побежали созывать соседей — всем хотелось узнать, много ли наловил Эльфин. На задних седельных луках болтались пустые мешки, и односельчане, последовавшие за всадниками к дому Гвиддно, заключили, что он остался при своем счастье — не поймал ничего.