Книга Мерлин, страница 20 – Стивен Лохед

Странно: никто прежде так не допытывался о моем происхождении. Впрочем, меня прежде и не приглашала в гости царская дочь.

— Мать моя зовется Харитой, она Ллионесская царевна. Мой дед — Аваллах, царь Инис Аваллаха.

Он одобрительно кивнул, но глаза его сузились. Казалось, он мысленно меня взвешивает, может быть, прикидывая, как далеко сможет забросить в озеро и сильный ли будет всплеск. Однако сказал он вот что:

— Королевская кровь по отцу и по матери. Неплохо. — Он перевел взгляд на меня и на тушу, которую его слуги разделывали прямо на месте. — Ну только глянь! Видел такого молодца? Завтра будем им пировать.

И этот удивительный человек, повернувшись, зашагал обратно в башню, сопровождаемый собаками.

— Отцу ты понравился, волчонок. Тебе здесь рады.

— Правда?

— Я тебе говорю.

— Ты знаешь про меня все, а я не знаю ни твоего имени, ни имени твоего отца, ни что это за место, ни…

Она легонько улыбнулась.

— Какой ты любознательный.

— Там, откуда я, это зовется обычной учтивостью.

— Ты как-то отовсюду и ниоткуда. Ладно. — Она склонила головку и отвечала. — Я — Ганиеда. Мой отец — Кустеннин, король Годдеу в Калиддонском лесу.

— Мои приветствия вам обоим.

— Наши приветствия тебе, Мирддин ап Талиесин, — мило отвечала она. — Соблаговолишь зайти?

— Конечно. — Я склонил голову. Она рассмеялась, и звук ее смеха жидким серебром разлился в мглистом вечернем воздухе. Потом она ухватила меня под руку и повлекла за собой. Сердце мое чуть не разорвалось.

В ту ночь я спал на пуховой перине в опочивальне рядом с пиршественным чертогом Кустеннина вместе с несколькими его людьми, которые не обижали меня, но и особой приязни не проявили. Утром они разошлись по своим делам, я встал и вышел в зал, где несколько слуг убирали остатки вчерашней трапезы и посыпали пол свежим тростником.

Никто не обращал на меня внимания. Я вышел во двор, сел на приступочку и зачерпнул воды из деревянного ведерка. Вода была ледяная, вкусная, я пил, думал о предстоящем сегодня пути — и ехать мне не хотелось.

Я еще не поставил на место черпак, когда холодные пальцы коснулись моей шеи. Я втянул голову в плечи и резко повернулся. Ганиеда со смехом отскочила назад.

— Ты, наверно, сильно устал, — сказала она. — Полдня проваляться в постели! И это путник, которому надо спешить!

— Ты права, Ганиеда. — Мне нравилось произносить ее имя. Она была в той же голубой рубахе и юбке-килте, что и вчера, но для защиты от утренней прохлады надела длинный, отороченный овечьим мехом плащ. Серебро на шее и запястьях сверкало, гладко зачесанные черные волосы блестели на солнце.

— Впервые за много дней, — продолжал я, — мне довелось спать на мягком, вот я и заспался.

— Видно, что ты устал, — спокойно заметила она. — Значит, не стоит сегодня ехать. Отправишься завтра, когда отдохнешь. Так лучше будет. — Она с необычной робостью сделала шаг ко мне. — Я вот тут думала… — продолжала она серьезно, ну не то, чтоб совсем серьезно, это было не в ее характере. — Какие дивные глаза! Твои глаза, Мирддин…

— Да? — Я чувствовал, как кровь приливает к щекам.

— Они золотые — волчьи, сокольи… Никогда таких у людей не видела.

— Ты мне льстишь, госпожа, — смущенно выговорил я. О чем же она думала?

Она устроилась рядом со мной на каменную приступочку.

— Тебе далеко ехать?

— Да уж порядочно.

— Ну как далеко?

— Дальше некуда.

— Ой. — Она замолчала, уперев локоть в колено и примостив подбородок в горсти.

— А если б это было ближе, что тогда?

Ганиеда пожала плечами.

— Может… когда-нибудь.

Я рассмеялся.

— Ганиеда, объясни, к чему ты клонишь. О чем ты думала? Я здесь сижу, когда мне надо седлать коня и уезжать скорее. — Последние слова колом встали у меня в горле. Ганиеда скорчила рожицу.

— Ты не знаешь дороги через лес. Тебя надо проводить.

— До сих пор я обходился без провожатых. И тебя нашел без их помощи.

— Тебе просто повезло, — важно отвечала она. — Отец говорит, опасно слишком полагаться на удачу.

— Согласен.

— Вот и хорошо. Остаешься?

— Хотел бы, да не могу.

Лицо ее опечалилось, и, готов поклясться, дневной свет потускнел.

— Почему?

— Мне далеко ехать, — объяснил я. — Зима надвигается, погода вот-вот испортится. Если я не хочу замерзнуть где-нибудь на горном перевале, надо трогаться в путь.

— Это тебе так важно — вернуться домой?

— Да.

И я стал рассказывать, как все было.

Ганиеда слушала, как зачарованная. Я рассказал больше, чем собирался, и говорил бы дальше, лишь бы она слушала. Однако, когда я излагал, как Обитатели холмов кочуют с места на место, раздался стук копыт.

Ганиеда вспорхнула и бросилась навстречу всаднику. Тот спрыгнул с седла и поцеловал ее. Я медленно встал, ощущая в себе пустоту разочарования. Зависть, как нож, поворачивалась в моих кишках.

Незнакомец обнял ее за плечи, и они вместе пошли ко мне. Ганиеда так и светилась от любви. Я умирал от ревности.

— Мирддин, друг мой, — сказала она (по крайней мере со вчерашнего дня меня уже произвели в друзья, спасибо и на том), — познакомься с моим…

Я смотрел на мерзавца, похитившего ее сердце, и не мог понять, что она в нем нашла. Здоровенный переросток с беспечными глазищами цвета орехового прутика, длинноногий и большелапый. Морда смазливая, возраст — года на четыре-пять старше меня. Однако при всем его превосходстве в росте, весе и возрасте я охотно схватился бы с ним за Ганиеду. Но состязание уже позади, награда досталась ему, мне оставалось лишь тупо улыбаться и беситься от зависти.

Эти мысли пронеслись в моей голове, прежде чем Ганиеда закончила:

— …с моим братом Гвендолау.

Ее брат! Я готов был его расцеловать.

Какой красивый! Какой умный! Да чего же прекрасен мир, где есть такие люди! Он мигом вырос в моих глазах, и я с жаром стиснул его руки в старинном приветствии.

— Гвендолау, приветствую тебя как брата и друга.

Он весело улыбнулся.

— Твой слуга, Мирддин Вильт.

Он со смехом ткнул пальцем в край моего волчьего плаща.

Мерлин Дикий… от шутливого прозвища у меня по коже пробежал холодок. В нем слышался отзвук чего-то жуткого. Неприятное чувство пронеслось, как стрела в полночном лесу, и пропало, когда он похлопал меня по спине.