Книга Смерть лицедея, страница 23 – Кэролайн Грэм

«Не так уж я некрасива», — подумала Дирдре, сняв очки, благодаря чему ее отражение стало обнадеживающе расплывчатым. Она была довольно высокой и стройной, хотя собственные бедра ей никогда не нравились. У нее были красивые глаза, но ей приходилось носить эти отвратительные очки. Однажды Джойс предложила ей перейти на контактные линзы, но при такой стоимости о них не могло быть и речи, к тому же Дирдре боялась, что зрение у нее окажется слишком слабым для них. Очки она носила с трех лет. В школе одна подруга-католичка, зная о ее отвращении к этим проклятым стекляшкам, предложила помолиться за нее святой Луции, покровительнице близоруких. И хотя несколько дней спустя она заверила Дирдре, что совершила обещанное, результата не было. Либо святая в тот день оказалась не склонна к благодеяниям, либо, что более вероятно, прознала о еретическом вероисповедании той, которая ожидала ее милостей, и решительно отказала в помощи. Дирдре вздохнула, снова надела очки и, заслышав свист чайника, побежала вниз по лестнице.

Она отнесла наверх чай и кусок торта, чтобы заодно убедиться, что ее отец выпил свой лекарственный отвар. Неожиданно он спросил:

— Как там ваш «Амадей», дорогая?

— Ой…

Дирдре взглянула на него с радостным удивлением. Он так давно не проявлял интерес к их театральному обществу. Она всегда рассказывала ему о текущей постановке, умалчивая о своем положении обслуги и говоря только о своих идеях для спектакля, но уже несколько месяцев эти рассказы не вызывали у него ни малейшего интереса.

— Вчера у нас была, пожалуй, самая чудовищная генеральная репетиция. В сущности, все получалось настолько плохо, что даже становилось смешно.

Она пересказала ему самые интересные моменты и когда дошла до рухнувшего помоста, ее отец так смеялся, что чуть не пролил чай.

— А знаешь, — сказал он, — я бы, пожалуй, пришел на вашу премьеру. — И добавил: — Если, конечно, со мной не приключится какой-нибудь несуразности.

Дирдре взяла его чашку и отвернулась. Слезы набежали ей на глаза, но вместе с тем она ощутила прилив надежды. Ее отец впервые прямо заговорил о своем недуге. И так смело, непринужденно! «Если, конечно, со мной не приключится какой-нибудь несуразности». Сколько спокойствия, благоразумия, здравомыслия! Он может так отстраненно говорить о себе самом — значит, его состояние улучшается. Ему только на пользу будет сходить в театр, побыть среди людей, а главное — услышать великолепную музыку. Она повернулась к нему со счастливой улыбкой.

— Да, папочка, — сказала она. — По-моему, прекрасная мысль.

В книжном магазине «Дрозд» не было ни одного покупателя. Эйвери сидел у входа за своим изящным секретером. Магазин располагался на двух уровнях, соединенных гулкими каменными ступенями, лоснящимися от времени. Над ступеньками висело выпуклое зеркало, в котором отражался единственный невидимый глазу угол, благодаря чему Эйвери имел полное представление о том, что происходит в магазине. Конечно, люди по-прежнему ухитрялись воровать книги, особенно во время рождественских распродаж. Эйвери поднялся и решил поставить на место книги, которые безалаберные покупатели, посмотрев, оставили на двух круглых столиках. Стеллажи в «Дрозде» были помечены тематическими заголовками, и покупатели иногда сами переставляли книги с полки на полку. Зачастую получалось довольно забавно. Охая и причитая, Эйвери снял с полки, отведенной под любовные романы, «Незабвенную» ^[47], а с полки, предназначенной для пособий по убранству интерьера, — «Дом с видом на Арно» ^[48].

— Полюбуйся-ка, — крикнул он мгновение спустя Тиму, который что-то разогревал на электроплитке в подсобном помещении. — «Отрубленную голову» ^[49] поставили среди книг по боевым искусствам.

— Не уверен, что боевые искусства не имеют к Мердок никакого отношения, — ответил Тим, поднося ложку к губам.

— Не понимаю, почему ты пробуешь это месиво с таким явным интересом, — воскликнул Эйвери, направляясь к подсобному помещению. — Ведь всем известно, что мистер Хайнц вытворяет с томатами.

— Ты сам позволил мне есть на ланч то, что мне захочется.

— Наверное, я был не в себе. Для вкуса добавил бы хоть лаврового листа. Или йогурта.

— Ладно, ладно. А в рулетиках что за начинка?

— Кресс-салат и брессанский голубой сыр. И немного грецкого ореха. Если хочешь, можешь откупорить бутылку шабли.

— Которую?

Эйвери принялся поочередно вытаскивать бутылки из винного шкафчика под раковиной.

— «Жан-Пьер Гроссо». И кликни Нико.

— Разве он не на работе? — Эйвери откупорил бутылку, потом отдернул плотную шенильную занавеску и позвал Николаса.

— Говорит, будто не может сосредоточиться из-за близкой премьеры.

— Сколько пустых полок. Любая английская домохозяйка с ума бы свихнулась. Нико!

— Кому ты там махал?

— Когда? — Эйвери на миг задумался. — А, недавно? Бедняжке Дирдре и ее папаше.

— Боже мой, что за жизнь у старика. Обещай, что пристрелишь меня, если я дойду до подобного состояния.

Просияв от радости при мимолетном предположении, что они будут вместе, когда Тим состарится и поседеет, Эйвери глубоко вдохнул и решительно ответил:

— Я пристрелю тебя задолго до того, как ты дойдешь до подобного состояния, если ты еще раз притащишь мне на кухню подобную дрянь.

Раздался стук шагов по гулким ступенькам, и появился Николас.

— Что на ланч?

— Сыр и вино, — сказал Тим. — Лучше бы ты остался наверху, поверь мне.

— Мне показалось, пахнет чем-то вкусным.

— Вот оно что! — сказал Тим. — А у кого-то нюх на дармовую кормежку.

— Как у Достоевского на мокрушные дела.

— Прекрати, — сказал Тим. — Ты смущаешь Николаса.

— Ничуть, — совершенно искренне ответил Николас. — Однако я порядком проголодался.

— О господи… — В окно заглянула женщина в приплюснутой фетровой шляпе. — Николас, будь другом, сбегай и задвинь засов. И переверни табличку. Я эту даму давно знаю. Стоит ей зайти, как от нее не отделаешься. — Когда Николас вернулся, Эйвери добавил: — Она очень религиозна.

— Это видно. Иначе с чего бы ей носить такую шляпу.

— А знаешь, — одобрительно сказал Эйвери, — по-моему, из этого паренька еще может выйти толк. Хочешь вина, Нико?

— Если не затруднит.

— Не мели ерунды, — ответил Эйвери, разливая шабли по трем высоким бокалам. — Терпеть не могу людей, которые так говорят. Они никогда ни от чего не отказываются, каких бы затруднений это ни стоило другим. На днях приходит она…