Книга Смерть лицедея, страница 37 – Кэролайн Грэм

— Я бы с радостью, Том, но мне кажется, я должен остаться с Розой.

— Нет, нет. Делай, как сказал Том. — Ярко накрашенное лицо Розы напоминало клоунское. — Со мной ничего плохого не произойдет, правда.

— Попросить их о помощи?

— Они сами разберутся, что делать.

Эрнест с по-прежнему неуверенным видом ушел. За кулисами к тому времени уже столпились актеры и сценические рабочие. Барнаби с некоторым облегчением заметил, что его жена сбросила с себя жуткое оцепенение и теперь плакала на плече у дочери. Вернулся Колин, и старший инспектор попросил его принести коробку или хозяйственную сумку и что-нибудь, чем накрыть тело. Колин вытряхнул электрические провода из обувной коробки и подал ее Барнаби, который накрыл ею бритву, лежавшую рядом с правой рукой Эсслина. Нашлась какая-то занавеска, и Барнаби накрыл труп, обойдя еще вытекавшую наружу кровь. Она образовала большое пятно грушевидной формы, похожее на перевернутую карту Африки. Занавеска, разрисованная радугами, воздушными шарами и веселыми медвежатами, выглядела чудовищно неуместно. Барнаби снял с гвоздя ключ от мужской гримерной, спустился вниз (неотступно сопровождаемый Гарольдом), запер ее и вернул ключ Колину.

— По-моему, вы много на себя берете, — сказал Гарольд. На фоне напуганных и удрученных лиц его лицо выделялось живым негодованием.

— Для чего это все, Том? Все это… — сказал Колин и помахал ключом. — Конечно, произошло страшное событие, но ведь это несчастный случай…

— Вероятно, вы правы, — ответил Барнаби. — Но пока не сложится ясная картина, имеет смысл предпринять некоторые меры предосторожности.

— Должен сказать, я не понимаю зачем, — возразил Гарольд. — Устроили какую-то показуху. Раздаете распоряжения, бегаете туда-сюда, запираете входы и выходы. Кем вы, черт побери, себя возомнили?!

— Сейчас я собираюсь обратиться к зрителям, — продолжал Барнаби. — Объяснить, что происходит. Постараемся не задерживать их слишком долго.

— Ни к каким зрителям вы не обратитесь! — вскричал Гарольд. — Обращаться к зрителям могу только я. Это мой театр. Я здесь главный.

— Отнюдь нет, Гарольд, — холодно, каким-то чужим голосом ответил старший инспектор. — До дальнейших распоряжений главный здесь я.

Прошло полчаса. Прибыла полиция. Зрители сообщили свои фамилии и номера телефонов и, за исключением одного, разошлись по домам гораздо более взволнованными, чем пришли, — ведь в первый раз, как сказал один пожилой джентльмен, застегивая пальто, состоялась в своем роде премьера.

Одному из обеспокоенных родителей, ожидавших своих детей-старшеклассников снаружи, чтобы отвезти их по домам, разрешили войти в театр и присутствовать при допросе в женской гримерной, где подростков мягко расспрашивали о том, что они видели. Были записаны регистрационные номера автомобилей, припаркованных на стоянке и прилегающих улицах, а возле главного входа под проливным дождем поставили полицейского. Другой полицейский сидел на сцене, на троне императора Иосифа, под цветастым балдахином.

В буфете Дирдре пыталась заставить своего отца выпить кофе. Когда опустили занавес, она сразу кинулась к нему, с ужасом увидев, как он таращит глаза и неистово машет руками. Его колени тряслись, и он переступал ногами, словно закусившая удила лошадь. Окружающие или не обращали на него внимания, или глядели с сочувствием, или, как подростки, сидевшие с ним в одном ряду, истерически смеялись. Дирдре, по бледному лицу которой от жалости текли слезы, постепенно удалось более или менее успокоить его. Он дернулся и пролил кофе на диван. Дирдре ласково разговаривала с ним, пытаясь подбодрить, а он пристально смотрел ей через плечо. Наконец он издал глухой невнятный звук. Вдруг дверь отворилась и вошел молодой мужчина с рыжими волосами и энергичным лицом. На нем были спортивная куртка и брюки, покрытые безобразными темными пятнами.

— Вы мисс Тиббс? Старший инспектор хочет с вами поговорить.

— Извините, — сказала Дирдре. — Я не могу оставить своего отца одного.

— Это не обсуждается, мисс.

— Ладно.

Дирдре нерешительно поднялась. Она подумала, почему бы старшему инспектору не переговорить с ней в буфете, но быстро поняла, насколько это глупая идея. Ей меньше всего хотелось, чтобы при отце, который наконец-то немного успокоился, ей задавали вопросы, напоминающие о кровавой развязке спектакля.

— Может быть, вы с ним побудете?

— Простите, не могу. — Трой придержал дверь и успокаивающе добавил: — Ничего с ним не случится. Не волнуйтесь.

Дирдре почувствовала себя немного увереннее, когда вошла в женскую гримерную и поняла, что под старшим инспектором подразумевался Том. Она спросила, надолго ли он ее задержит, потому что она хочет поскорее отвести отца домой.

— Не дольше, чем необходимо, Дирдре. Но чем быстрее мы разберемся с этим происшествием, тем лучше. Уверен, вы всячески готовы нам помочь.

— Ну… конечно, готова, Том. Но я просто не понимаю, как могло случиться подобное. На репетициях все получалось безупречно.

— Когда вы проверяли реквизит?

— Перед самым началом. Примерно в двадцать минут восьмого.

— И лезвие было заклеено?

— Конечно. Иначе я бы… — она замолчала и вытаращила глаза. — О боже… вы хотите сказать… — в ее взгляде смешались ужас и недоверие. — Хотите сказать…

— Что, по-вашему, произошло?

— Ну… наверное, лента оказалась слишком тонкой. Или порвалась.

— Боюсь, нет. Ее полностью отклеили.

Дирдре вновь произнесла: «О боже» — и закрыла лицо руками. Спустя некоторое время она подняла глаза и сказала:

— Кто мог совершить такое страшное дело?

Барнаби мгновение подождал и спросил:

— Где находился поднос, на котором лежала бритва?

— На реквизиторском столе. С самого дальнего краю. Ведь его выносят на сцену только один раз. В самом конце.

— За кулисами обычно довольно темно?

— Да. Конечно, какой-то свет проникал со сцены. А при мне была лампа. Чтобы видеть текст пьесы и знать, когда подавать сигналы на смену освещения. Не то чтобы в этом возникла необходимость. Тим все сделал по-своему. Он уже много лет грозился, но никто не думал, что он когда-нибудь осмелится.

— Вы видели, чтобы кто-нибудь в течение спектакля трогал поднос или вертелся возле реквизиторского стола?

Дирдре помотала головой.

— Или чтобы к столу подходил кто-нибудь посторонний?

— Нет. Но тогда у меня были другие заботы, Том. В «Амадее» почти тридцать сцен. У нас нет ни секунды на посторонние размышления. Конечно, к столу подходила Китти. И Николас. Он сидел там какое-то время после своего последнего выхода.

— Расскажите сначала о Китти.

— Ну… вы наверняка видели, что произошло во втором действии. Не знаю, как это смотрелось из зала…