Книга К востоку от Эдема, страница 144 – Джон Эрнст Стейнбек

— Да?.. Может, и досталось, но — то ли, что нужно? Собственных сыновей не знаю. И узнаю ли?

— Если хочешь, я все-все про себя расскажу.

— Я даже не знаю, с чего начать… Давай с самого начала?

— Папа, ты очень рассердился, что меня забрали в арестантскую? Или просто расстроился?

К полному изумлению Кейла отец только рассмеялся.

— Забрали и забрали — что тут такого? Ты же не сделал ничего плохого.

— Но я же был в недозволенном месте. — Кейлу очень хотелось ответить за свой поступок.

— Я однажды тоже попал в похожую историю, — сказал Адам. — Целый год отсидел за то, что был в недозволенном месте.

Кейл изо всех сил старался переварить невероятную новость.

— Не может быть, — выговорил он наконец.

— Мне иногда самому кажется, что не может быть. Но факт остается фактом. Потом я убежал, забрался в лавку и выкрал одежду.

— Не может быть, — огорошенно повторил Кейл, но внутри у него разливалось такое упоительное тепло от сознания близости к отцу, что он едва дышал, чтобы сберечь это чувство, не дать ему улетучиться.

— Ты ведь Сэмюэла Гамильтона помнишь? — спросил Адам. — Так вот, когда ты был совсем маленьким, он сказал, что я плохой отец. А чтобы вразумить хорошенько — стукнул меня, да так, что я свалился.

— Это тот старик?

— Старик-то старик, но рука у него тяжелая была. Только потом я его понял. Я, понимаешь, весь в отца. Он не признавал во мне человека, и я своих сыновей за людей не держал. За это Сэм меня и поколотил.

Он смотрел Кейлу в глаза и улыбался, а у того от любви к отцу мучительно замирало сердце.

— Мы с Ароном все равно считаем, что у нас хороший отец.

— Бедные вы мои, — сказал Адам. — Откуда вам знать, плохой или хороший. Другого-то у вас нет.

— А я рад, что меня посадили в тюрьму!

— Знаешь я тоже! — рассмеялся Адам. — Мы оба были в тюрьме, значит, у нас есть, о чем потолковать. Ему становилось легко и радостно.

— Расскажи, какой ты — можешь?

— Конечно, могу.

— А захочешь?

— Конечно, отец.

— Ну, вот и расскажи. Понимаешь, быть человеком — значит взять на себя какую-то ответственность, а не просто заполнять собой пространство. Итак — какой ты?

— Ты это взаправду? — застенчиво спросил Кейл.

— Конечно, взаправду… Честное слово! Давай рассказывай — если хочешь.

— Ну, если взаправду, я… — начал было Кейл и замолк. — Трудно так, сразу.

— Еще бы не трудно. Может, вообще невозможно. Расскажи тогда про Арона.

— А что тебя интересует?

— Что ты о нем думаешь. Остальное, наверное, никто не знает.

— Арон — он добрый, — сказал Кейл. — Он не делает ничего плохого. И в голове ничего плохого не держит.

— Ну вот, ты и начал о себе рассказывать.

— Как это?

— Ты делаешь что-то плохое и в голове плохое держишь — верно?

Кейл покраснел.

— Верно.

— Очень плохое?

— Очень. Рассказать?

— Не надо, Кейл. Ты уже все рассказал. По твоим глазам я вижу, что в тебе идет борьба. Ты не стыдись этого, сын. От стыда можно с ума сойти. Арон тоже испытывает стыд?

— Ему нечего стыдиться, он ничего такого не делает.

Адам нагнулся к нему.

— Ты это точно знаешь?

— Точно.

— Скажи, Кейл, ты его защищаешь?

— В каком смысле, сэр?

— В таком… Вдруг ты узнал о чем-нибудь неприятном или жестоком — поделишься с ним или нет?

— М-м… Вряд ли.

— Почему? Думаешь, у него не хватит сил вынести неприятность, не то что у тебя?

— Не в этом дело, Арон не слабак, он просто добрый, не вредный. Мировой парень! Никого не обижает и сам не жалуется. Драться он не любит, но кому хочешь сдачи даст, ничего не боится.

— Ты, я вижу, любишь брата.

— Да, люблю… Но и гадости тоже ему делаю. Мне нравится его дурачить, дразнить и вообще. Иногда сам не знаю, зачем.

— А потом сам переживаешь, правда?

— Угу…

— Арон тоже переживает?

— Наверное, не знаю… Вот когда я не захотел стать членом церковной общины, он очень огорчился. И еще он ужасно переживал, когда Абра на него взъелась. Ненавижу, говорит. Он прямо заболел от этого. У него тогда жар начался, и Ли за доктором посылал — помнишь?

— Господи, живу рядом с вами и ничего-то не знаю! — изумился Адам. — За что же она на него взъелась?

— Да так… Тебе обязательно нужно знать?

— Если не хочешь, не говори.

— Ладно уж, ничего тут секретного нет. Арон ведь священником хочет стать, ну а мистер Рольф, священник наш, он за высокую церковь ²⁴ выступает и брата подговаривает. Арон сказал, что он, может, никогда не женится, будет затворником жить.

— То есть вроде монахом заделается?

— Ну да!

— И Абре это не понравилось?

— Еще бы! Как кошка зафыркала. Она вообще такая злюка бывает. Схватила у Арона самописку и ка-ак бросит ее на землю и давай топтать. Я, говорит, полжизни ему посвятила, а он…

— Сколько же лет Абре? — рассмеялся Адам.

— Скоро пятнадцать, но она… ну, вроде взрослее.

— Понятно. Ну и что Арон?

— Ни слова не сказал, но здорово обиделся.

— Ты, наверное, отбил бы ее у Арона, если б захотел? — сказал Адам.

— Абра с Ароном обручена, — серьезно возразил Кейл.

Адам пристально посмотрел сыну в глаза и позвал Ли. Тот не появился.

— Ли! — крикнул он снова и добавил: — Странно, по-моему, он никуда не уходил. Кофейку бы еще.

Кейл вскочил.

— Я сейчас заварю!

— Тебе в школу пора.

— Мне не хочется.

— Надо. Арон уже там.

— Можно я с тобой побуду, па? Сегодня как праздник.

Адам глянул себе на руки и сказал тихим, неверным голосом:

— Ну хорошо, завари.

Пока Кейл возился в кухне, Адам с удивлением чувствовал, что в нем происходит какая-то перемена. Каждой клеточкой своего существа он ощущал незнакомое волнение. Ноги напружинились, вот-вот сами понесут его, руки тянулись к работе. Жадными глазами он обвел комнату. Стулья, картины на стенах, алые розы на ковре — вещи казались новыми, одушевленными, близкими. В его сознании зародилась неутолимая жажда жизни, такое ожидание и предвкушение будущего, как будто отныне каждая минута его существования должна приносить одну радость. Он испытывал необыкновенную приподнятость, словно перед ним занимался мирный безоблачный, золотистый день. Адам закинул руки за голову и вытянул ноги.