Онлайн книга «Ловля молний на живца»
|
– Маш, я тебя умоляю. – Лиза по-взрослому нахмурилась. – Мне тут не до шур-мур. Вова мне не очень нравился… Он завистливый человек. Я вообще все переосмыслила, пока тут лежу. Если тебя устраивает… У Маши в голове колыхнулась мысль о том, что Лиза права. – Как ты видишь эти сны? Лиза подтянулась на руках и села. – Если честно, это не совсем сны. Я каждый день лежу под капельницей. Вон она, видишь? Когда жмурюсь, на веках появляются разные образы. Изнутри. Доктор говорит, из-за расстройства нервной системы может страдать и зрение. Вначале подумала, что это оно и есть. А потом увидела вполне себе четкие картинки. Как кино. – А ты видишь меня со стороны? – Не совсем, – она озадаченно протянула последнее слово. – То есть? – Я вижу все так, как если бы я была внутри тебя. Маша встала с кровати. – Что? – Я вижу все это из тебя. – Лиза глядела виновато, как нашкодивший щенок. – А что именно? Конкретнее. Лиза выдержала паузу. – Сегодня утром я видела, как ты экзамен пишешь. Даже задачи читала. Там про какой-то газовый баллон… – Офигеть! Я утром писала олимпиаду. – Серьезно? Я думала, может, с ума сошла. Не говорила об этом никому. Воздух палаты прорезал перезвон Машиного телефона. – Маруся, ты где? Я тебя обыскался! – папин голос барахтался в уличном гомоне. Маша повесила трубку и перевела взгляд на Лизу: – Меня зовут. Пора уходить. – А ты сможешь еще зайти? Дай свой номер. Я напишу. – Может, ты подашь знак, когда смотришь через меня, – улыбнулась Маша. Поцеловала Лизу в щеку и ощутила легкий удар током, как от кофты или кота. И покинула Лизину палату. – В «Пицца хат»? – задорно вопросил папа, когда Маша пристегивала ремень. – Хочу! – Ух ты! Шпаришь? – Ага. – Ты где была? У той девочки? – Представляешь, я зашла к ней в палату и, как только переступила порог, заговорила. – Надо понять, почему твоя речь так скачет. То по три дня слово сказать не можешь, то болтаешь, как попугай. Мы с мамой думаем, это от перепадов стресса, экзаменов. Но к Ивченко все равно пойдем. А новость отличная! Я думал, будем за ужином переписываться, как дураки. Они припарковались на набережной Фонтанки и отправились в ресторан. Маша заказала гренки, пила ледяную колу. Гавайскую пиццу испекли быстро, и папа тут же накинулся на нее, спросил с набитым ртом: – Как олимпиада-то? Есть шансы? Маша сосредоточенно отрывала кусок пиццы. Сырные нити растянулись от сковороды к тарелке, и она отсоединяла их пальцем. – Решила все задачи. Даже бонусную. Но… Сама бы я точно не справилась. Мне кое-кто помог. – Кто еще? Скатала? – Папа неодобрительно потер тронутые сединой виски. – Нет. Вот ты говоришь, работал с Кьяницей. – Так. Это он помог? – Он нахмурился. – Можно и так сказать. – Маша не хотела раскрывать все карты. А вдруг папа заставит пойти признаться? С его педантичностью он вполне мог отколоть что-то такое. – Маша, давай без этих финтов! Говори, что он тебе сказал. – Он подозвал меня перед экзаменом и показал листы с ответами. Велел внимательно прочитать и запомнить. Показал три олимпиадные… – Маша, ты не обманываешь? – Да нет же, я и хотела узнать, что… Папа резко поднялся из-за стола. Крошки от пиццы с его свитера полетели на стол и на Машу. – Сиди. Мне позвонить надо. – Через мгновение папа хлопнул дверью пиццерии. Маша кинула недоеденный кусок пиццы на тарелку. Он вернулся пять минут спустя. – Ты что, ему звонил? Папа ничего не ответил, а только поджал губы, усаживаясь. – Зачем ты меня сдал? – Маша, это не сдал. Происходит существенная вещь… Во-первых, ты фиктивно поступаешь… – Да ладно тебе, пап… На войне все методы хороши. Что же я должна была сказать ему, уберите ответы, я сама все знаю? Он все-таки преподаватель! Вас не понять. То поступление – самая важная вещь на земле и смысл моего существования, а теперь, значит, когда я все сделала, опять не так. Я у вас на каждом шагу виновата. – Ты должна была самостоятельно поступить, своей головой. Если бы ты была троечницей, как твоя Юля, то черт бы с ним, заплатили бы мы уже как-нибудь. Но ты не ровня всем остальным, Маш, в том-то и дело… А во‐вторых, Саша так хотел тоже своеобразно вину загладить. Папа стал жадно пить колу через трубочку. – Кстати, я с его сыном знакома. – С каким сыном? – Родионом. Он тоже поступает. – Правда? – Да, пап, говорю же тебе… Папа стукнул себя по лбу. – Ты чего? – Ну, вот что. Хочу тебе кое-что сообщить. Думаю, теперь ты уже довольно взрослая и можешь знать… Мы с Александром Кьяницей сильно перед тобой виноваты. – Передо мной? – Маша в недоумении свела брови. Это походило на какой-то фарс. За окном раздался удар и послышался стекольный звон. Видимо, столкнулись машины, и все посетители пиццерии как один повернули головы в сторону окон. Толстяк в очках даже вскочил в страхе, что разбили его припаркованную машину. – Перед тобой. – Папа не обратил на переполох никакого внимания. – Почему, думаешь, ты заикаешься? – Потому что у меня врожденный дефект. Клоническая… – Это не так. Я тебе сейчас расскажу… И пойму, если ты станешь ко мне относиться… Хуже… – Папа, да говори же! – Мы с Кьяницей сделали один прибор, и этот прибор ударил тебя током. Тебе тогда было три. После этого начались проблемы. Кончики Машиных губ поползли вниз. Казалось, это какая-то проверка, розыгрыш. – Прибор? – Да. Устройство экспериментальное. Не важно. Важно то, что потом я положил все силы на то, чтобы восстановить твою речь и чтобы у тебя всего было в достатке. – Ясно. – Маша откинулась на обитую мягким спинку деревянного сиденья. – После этого происшествия мы с Кьяницей прекратили вместе работать. Я сосредоточился на твоем лечении, бросил все. Корил себя. Я до сих пор не могу думать об этом, все время воображаю, что мы могли тебя загубить. Маленькую. Саша, конечно, тоже переживал. По-своему. И видишь, не забыл… Подобные поступки точно не в духе Саши. – Что он тебе сказал? – Да что он… Он меня застебал. В своем стиле. Но разговор был позитивным. Впервые, наверное, с тех самых пор. |