Онлайн книга «Охота на охотника»
|
Она махнула рукой и опустилась на скамью. – Как хочешь, но это я в печать не пущу… это бред! И если ваши газеты его печатают смиренно, то не значит, что и я буду! – Не будь. – И не хочу… у меня, между прочим, репутация только складывается… два нумера всего вышло… И каждый дался немалой кровью. А уж цензура и вовсе едва ль не открыто обвиняла Навойского в преступном попустительстве, но… К газете приглядывались. Читали. И сколь Димитрий знал, второй выпуск пришлось допечатывать. – Ты попросил освободить полосу. Я выкинула материал, а взамен… – она махнула рукой. – Извини. – Не извиню. – Извинишь, или я тетушке нажалуюсь. – Это нечестно! – Зато действенно… – Димитрий взял невесту за руку. Пальчики дрогнули. – Может, сама возьмешься? Помнится, со Стрежницким у тебя весьма душевно вышло… неизвестные герои Смуты… Лизавета фыркнула и порозовела. Правда, сказала весьма смущенно: – Он на меня до сих пор волком глядит, хотя я и фамилии не упоминала… Будто кому-то она надобна. – За погляд денег не берут, а что до фамилии, то… мои остолопы хотели как лучше, но, похоже, слегка перестарались… И все-таки писать придется. Сама понимаешь. Газета хоть и именовалась независимой – чему, правда, не особо верили в свете, хотя и кивали, соглашаясь, мол, независимее некуда, – но существовала на казенные деньги, выделенные окольным путем. Всех этих казначейских хитростей Навойский и сам до конца не понимал, но, главное, работало. Станки запущены. Номера вышли и пусть особой выгоды пока не принесли, однако перспективы открывались презамечательнейшие. – Или вот про границу еще… – А про публичные дома твои не пропустили, – пожаловалась Лизавета. – Так тема-то… болезненная. – То есть если делать вид, что их не существует, то и проблема рассосется? – она вновь нахмурилась. – А ты знаешь, что за последние двадцать лет количество публичных домов увеличилось втрое? И что две трети их – это вовсе не те заведения, куда приличный человек заглядывает? И что не все несчастные попадают туда добровольно? И что порой городовые закрывают глаза на такие вот заведения, не бесплатно, само собой… Димитрий поднял руки, показывая, что сдается. – Давай так… – Навойский знал и это. И многое иное. О том, скажем, кому платят уже городовые. И кто на самом деле владеет «Сенью ивы», заведением старым, если не сказать почтенным, приносящим немалый доход, и отнюдь не одной лишь торговлей телом. Впрочем, телом тоже торговали, мужским, женским, порой детским, а с ним – и чужими секретами. Порой и вовсе тайнами государственными, причем не важно, какого именно государства. Были бы деньги. У завсегдатаев были. Еще мог бы поведать о так называемых закрытых клубах, принимавших гостей крайне неохотно. О том, что два таких клуба принесли немало головной боли Навойскому, ибо дела, в них творившиеся, не то что непотребными, незаконными были. Однако же почтенные члены полагали, будто давно уже стоят над законом. Было много всякого. И Навойский не был уверен, что следует вытаскивать грязные эти тайны на свет божий. Правда? Правда дело хорошее, только… – Обмен. Ты пишешь про императора, императрицу… не обязательно за один раз. А я даю разрешение печатать про твои публичные дома. – Не мои! – Не твои, – покорно согласился Навойский. И еще на шаг отступил к двери. Все ж невеста его пусть и была существом на редкость упрямым, а по мнению высшего света и вовсе безголовым, раз уж год откладывала свадьбу, но отнюдь не глупым. – Значит, – мрачно произнесла Лизавета, взвешивая на ладони мятый бумажный лист, – ты это… нарочно? – Что нарочно? – С самого начала задумал? Когда отказали… цензоры… еще пасквилем обозвали… ты… мог бы… – Бумажный шарик полетел в стену, и Лизавета всхлипнула. – А я-то думала, что все по-честному, что… Навойский замер. Хрустальная слеза покатилась по бледной щечке, заставляя ощущать себя редкостной сволочью. – А ты… меня… использовал… – К первой слезе добавилась вторая. – Я-то… всей душой… к тебе… я… я тебе платочек вышиваю. Шелковый. – Сама? Лизавета слегка потупилась. К этому времени Навойский знал, что с вышивкой, как и иными, исконно женского характера искусствами, у нее не больно-то ладилось. А вот хитрый взгляд из-под ресниц заметил, как и слезу, на них повисшую. – Этими вот руками, – сказала Лизавета и руку приподняла. Бледную. С пятном все той же въедливой типографской краски. – Недосыпала… недоедала… – За кем? – Что? – За кем не доедала? Ответом был мрачный взгляд. И пальцы, то ли погладившие кольцо, то ли примерившиеся, как бы половчей его стащить. – Мир? – предложил Димитрий, пока кольцо и вправду не соскользнуло с пальца. Нет, само бы не должно, магия родовая отличается похвальною цепкостью, но все же… мало ли. Лизавета вновь вздохнула и отвернулась. – Я же не виноват, – он подошел, обнял упрямую свою невесту и поцеловал в макушку, – что ты отказывалась про них писать. А в чем Лешек провинился? В том, что наследником родился? Или вот император… ты знала, что он побывал на Берегу Слоновой Кости? Или что с китобоем ходил? – Император? – А еще два года прожил на Черном острове, с людоедами, его даже в племя приняли, потому как шаман сказал, будто бы он посланец солнца… он спускался в подводном колоколе. – Врешь. – Сама спроси, если не веришь… – Он император, ему… Не положено? Димитрий знал, что ныне императору многое не положено, может, оттого время от времени и случается с ним очередной приступ неизвестной заразы, заставляющей запереться в собственных покоях. И эта же болезнь поганого свойства обрушивается на семейство Керненских… От Лизаветы пахло еще и хлебом. Молоком. Осенью, которая в этом году случилась на редкость рано. Золотыми кленовыми листьями. Первым дождем, что прибил пыль на мостовых Арсинора. Влажным камнем и железом, запах которого осенью становился особенно резким, хотя в городской черте давно уж не осталось кузнечных мастерских, равно как и кожевенных. Мастерских не осталось, а вот запах поди ж ты… – Он человек, – сказал Димитрий. – Прежде всего. И мне не нравится, что из него делают этакое солнце. Солнцу не прощают ошибок. Его не любят, как любят другого человека. Оно вовсе чужое, чуждое, если ты понимаешь… |