Книга Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады, страница 10 – Валерия Ободзинская

– Верховным божеством абазин и абхазов является Анцва.

– Ну чего там было-то хоть, расскажи? Не крути мне мозги, – начал упрашивать Грач, по-детски поджав губы.

– Он направляет свою силу против злых духов и против Аджныша, – рассказывал Владимир Львович.

– У них у всех такие имена, что язык сломаешь? – кто-то спросил с крайнего ряда.

– У абазинов разные имена.

– Ну, что тебе рассказать? – как-то свысока и жалостливо оглядел Грача Валера. В глубине глаз его притаился задорный огонек. – Мы все там окоченели, как цуцики, конечно. Народу, уйма. Крыши битком. Музыка. Оркестр гремит.

– Характерной чертой абазинских имен является то, что некоторые образуются путем повторения слогов, – объяснял историк.

– Вот она! Слава! – мечтательно поддержал Жора, раскрыв рот. Вилька захихикал и принялся доставать что-то из портфеля, чтоб не выдать себя.

– Например Хаха – это мужское имя. Тата, Шаша, Чача, Цаца – это женские.

Класс покатился со смеху, услышав знакомое «чача» и «цаца».

– «Прощание Славянки» опять играли небось?

– А то, – знатно закивал Валера, – и «рыбачку Соньку» даже оркестр затянул. Да там такое началось! Нас на китобазу пригласили, как портовиков.

– Да ты что! – прокричал шепотом Грач, завистливо выпучив на Валеру круглые глаза.

– Нури, Поша, Цуна – это смешанные исконно абазинские имена. – Кац остановился. Крылья носа его расширились: – Грачев, встаньте! – рассердился историк. – Мало того, что вы позволяете себе не слушать учителя, так еще и нам мешаете заниматься.

– Я занимаюсь, – оправдывался Грачев.

– Отлично! Тогда вам должно быть известно, о чем мы только что говорили.

– Ну, – кивал невнятно Грач.

– Мы вас слушаем.

– Ну, про народы там всякие. Эти, – замялся Жора, – про Цуну, – проговорил скорее вопросительно. Это было последнее, что он услышал. Голос его становился все тише.

– Какого Цуну? – побелел от злости преподаватель.

– А? – Грач совсем потерялся. Понимая свое провальное положение, он раскраснелся и неуклюже чесал голову на затылке. А затем, ничего более не придумав, словно приглашая учителя в сообщники, полушепотом уточнил: – Ну… про Ободзинского?..

Пока Владимир Львович сдерживал желание влепить Жоре затрещину, класс хохотал:

– Про Цуну Ободзинского!

Валера растерялся, не зная, как себя вести. Грачев, сам того не желая, окрестил его. Однако Валера любил поражения превращать в победы:

– А что? Мне нравится. Есть в этом что-то такое… лихое, разбойничье.

– И что же? – с сомнением спросил рассудительный Вилька.

Прозвенел звонок. И Валера, не стесняясь, перепел песню беглых каторжников:

– Эй, абазин, поворачивай вал… Молодцу плыть недалечко…

Школьную форму в их школе еще не приняли. Мальчишки ходили на уроки в брюках и рубашках, но физкультурник требовал приносить на свои занятия шорты. Вилька шепнул Валере: «Скажи, что забыл дома». Валера не удержался и присочинил:

– Понимаете, я вчера под кровать полез и зацепился. Шорты порвал.

Физкультурник скептически приподнял правую бровь и отправил «забывшего» и «порвавшего» на скамейку штрафников до конца урока.

– Что за базар? – присел рядом с Вилькой Валера.

– Ты в портклубе выступать хочешь? – серьезно посмотрел Вилька.

– Хочу.

– Значит нужен план.

Валера кивнул. План нужен. Только вместо идей в голове лишь мечты.

– Смотри, – обстоятельно излагал Вилька, – в пении главное что?

– Голос. Артистизм.

– Нет! – Вилька поднял палец вверх. – В пении главное репертуар!

Валере утверждение показалось сомнительным:

– Да ну…

– А ты зайди на Ланжерон. Кого больше слушают?..

Валера нахмурился…

Вечером, когда они с Вилькой прошлись сперва вокруг ланжероновской арки, где собирались компании с гитарами, а затем по набережной, заходя в шалманы с живой музыкой, картина нарисовалась. Откровением стал Славка Цыганок. Тонкий фальшивящий голос не просто собирал вокруг толпу, но и заставлял многих плакать:

– Вдали шумели камыши, казнили парня молодого. Он был красив и молчалив… молчалив, но в жизни сделал много злого…

Валера крепко задумался.

– Видишь? – гордо, словно сам учил Цыганка петь, гнул свое Вилька. – Репертуар – это все. Он герой для них. Потому что рассказывает истории: про беспризорное детство, про неволю, про побеги и расстрелы. Искренне рассказывает. Говорят, что даже Сталин вызывал к себе Утесова, чтоб тот спел ему «С Одесского кичмана…».

– И что? Если петь блатняк, только в шалманах и прославишься.

– Да я не об этом! – возмутился Вилька. – Я о том, что смысл песни важен. И мелодия должна запоминаться. Ну споешь ты свое «Brazil, Brazil»… Пойдет оно в народ? Классика нужна, чтоб выпендриться. А для славы простое надо… душевное.

– Думаешь? – Валера сомневался. Почему отца его слушают с удовольствием? Женечке аплодируют? – Вот голос у него дурной… но поет-то здорово. Потому что придумал свой образ, отличающийся от других, но понятный каждому. Иногда поет тоскливо, аж вынести нельзя, а иногда залихватски-радостно, назло всем.

Хотя друзья остались каждый при своем, Валера всерьез задумался о репертуаре. Криминальную романтику он петь не собирался, но и важность Вилькиных доводов признал. Неожиданно направление задал Эдик Гном:

– Тебе что-то модное, фартовое надо. С импортного винила.

– Это тема! – оживился Валера.

– Только… – Гном с сомнением оглядел друга. – Не тянешь на своего. Красавчик и на ботаника похож… ни один фарцовщик не продаст.

– Поспорим?

– На рубль? – усмехнулся Гном.

– На билеты в кино.

– А давай… – снисходительно хлопнул по плечу Эдик.

На следующий день, Валера представительно подкатил к Гульдену, возглавлявшему барыг на пристани:

– Надо кое-что купить.

Гульден прищурился:

– Ну, допустим. Что интересует?

– Хороший зарубежный миньон. Недавний, еще малоизвестный.

– Ну, допустим, – все так же хитро улыбался Гульден.

– Что допустим? – стал закипать Валера. Всерьез его не восприняли.

– Допустим, я знаю кое-кого.

– И?

– А тебя вот не знаю. – Улыбка с лица Гульдена пропала. Взгляд стал злым. – Совсем!

Неожиданно встрял мелкий шпаненок: