Книга Шторм войны, страница 96 – Виктория Авеярд

Она, кажется, не убеждена, но, тем не менее, кивает. Ее взгляд падает на Джулиана, затем на листок в его руке. Это копия ответа Мэйвена.

– Он требует чего-то еще?

Джулиан качает головой.

– Нет.

– Можно посмотреть?

Мэра протягивает руку ладонью вверх. Джулиан не возражает.

Несколько секунд она медлит, держа листок двумя пальцами, как грязную тряпку. Мэйвен часто писал ей, пока мы жили в Ущелье и собирали новокровок. Он оставлял записки на трупах тех, до кого успевал добраться первым. И в каждом письме он умолял ее вернуться, обещая прекратить кровопролитие, если она согласится. В конце концов его желание исполнилось. Я бы отнял у Мэры эту бумагу, чтобы уберечь ее от боли, которые несут слова Мэйвена, но она не нуждается в моей защите. Она сталкивалась кое с чем похуже.

Наконец Мэра моргает и собирается с духом, чтобы прочесть ответ Мэйвена. Она хмурится еще сильнее, бегая взглядом по строчкам снова и снова.

Я смотрю на Джулиана.

– Нанабель сообщили?

– Да, – отвечает тот.

– У нее есть соображения?

– А когда их не было?

Я криво улыбаюсь.

– Ты прав.

Джулиан и моя бабушка – не самые близкие друзья, но, несомненно, они союзники, по крайней мере, в том, что касается меня. Общего прошлого – моей матери – вполне достаточно для обоих. При этой мысли я ощущаю внезапный холод и невольно бросаю взгляд на ящик стола. Он надежно закрыт, книга убрана с глаз долой.

Но из моей головы она никуда не делась.

Океанский Холм был любимой резиденцией моей матери, и напоминания о ней здесь повсюду, пускай я совсем не помню ее лица. Я видел мать только на картинах. Я попросил, чтобы некоторые портреты вернули на прежние места, например в гостиной, смежной с моей спальней. Ее цветом был золотой – ярче, чем тот оттенок, который теперь носит Джулиан. Подобающий королеве, рожденной в Высоком Доме, хоть она и отличалась от остальных.

Она спала в этой комнате. Дышала этим воздухом. Здесь она была жива.

Голос Джулиана извлекает меня из зыбучих песков памяти.

– Королева Анабель полагает, что ты должен послать кого-нибудь вместо себя, – говорит он.

Мои губы приподнимаются в полуулыбке.

– Не сомневаюсь, она предложила свою кандидатуру.

Джулиан тоже улыбается.

– Да.

– Я поблагодарю ее за предложение и вежливо откажусь. Если кто-то и должен встретиться с ним лицом к лицу, это буду я. Я изложу наши условия…

– Мэйвен не станет торговаться, – перебивает Мэра, смяв угол листка в кулаке.

Взгляд у нее такой же, как поцелуй. Всепожирающий.

– Он согласился на встречу… – начинает Джулиан, но она прерывает его:

– Это все, на что он согласился. Он не намерен обсуждать условия. Речь не идет о сдаче.

Я удерживаю гневный взгляд Мэры и наблюдаю за бурей в ее глазах, почти ожидая раската грома над головой.

– Он просто хочет увидеть нас. Такая у него манера.

К моему удивлению, Джулиан с волнением делает шаг к ней. Дядино лицо бледнеет, в нем ни кровинки.

– И все-таки надо попытаться, – раздраженно произносит он.

Мэра лишь моргает, глядя на него.

– Самим подвергнуть себя пытке? Доставить ему такое удовольствие?

Я отвечаю, опередив Джулиана:

– Разумеется, мы встретимся с ним, – мой голос звучит громче и сильнее прежнего. – И, разумеется, он не думает о переговорах.

– Тогда зачем туда ехать? – Мэра словно выплевывает слова, и я вспоминаю змея Ларенции Серпента.

– Потому что, – негромко отвечаю я, стараясь не срываться на рык. Сохранять некое подобие контроля и достоинства, – потому что я тоже хочу его увидеть. Хочу заглянуть ему в глаза и убедиться, что моего брата больше нет.

Ни у Джулиана, ни у Мэры – двух самых разговорчивых людей из всех, кого я знаю, – не находится ответа. Она смотрит в пол, сдвинув брови, и на щеках у нее загораются алые пятна. Стыд или досада – а может быть, то и другое. Джулиан лишь бледнеет, становясь белее мела. Он избегает моего взгляда.

– Я должен убедиться, что ущерб, который причинила ему мать, необратим. Я должен знать наверняка, – говорю я, придвигаясь ближе к Мэре. Хотя бы для того, чтобы успокоиться. И внезапно ощущаю, что от моего гнева комнату наполнила удушливая жара. – Спасибо, Джулиан, – добавляю я, надеясь отделаться от него как можно деликатнее.

Он понимает намек.

– Ну конечно, – отвечает дядя, склонив голову.

Пусть даже я тысячу раз просил его не кланяться мне.

– Ты… – начинает он и запинается. – Ты прочел то, что я тебе дал?

И в моей груди вспыхивает боль при мысли об еще одном человеке, которого я потерял. Мой взгляд вновь падает на ящик стола. Мэра смотрит туда же, хотя и не понимает, о чем речь.

«Скажу ей потом. В более подходящее время».

– Отчасти, – с трудом выговариваю я.

Вид у Джулиана почти разочарованный.

– Это нелегко.

– Да, Джулиан.

«Хватит».

– И, если ты не против… – мямлю я, неопределенно водя рукой между собой и Мэрой в надежде сменить тему. – Ну, ты понял.

Мэра тихонько прыскает, но Джулиан охотно подыгрывает.

– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь, – произносит он с добродушной улыбкой.

Он выходит в гостиную, и я провожаю взглядом его удаляющуюся фигуру. Проходя мимо картины, которая пока что стоит, прислоненная к креслу, Джулиан замедляет шаг. Но не останавливается. Лишь проводит рукой по раме, не в силах бросить взгляд на сестру.

Если судить по портрету, они очень похожи. Тонкие каштановые волосы и пытливые глаза. Мать обладала простой, неброской красотой. Такую нетрудно проглядеть. Мне мало что досталось от нее. Если вообще что-то досталось. Очень жаль.

Дверь закрывается; портрет матери и Джулиан пропадают из виду.

Гладкие пальцы медленно сплетаются с моими. Мэра берет меня за руку.

– С ним ничего нельзя сделать, – тихо говорит она, положив подбородок мне на плечо. Не на самый верх – она не дотягивается, – но сейчас не время ее дразнить. Вместо этого я наклоняюсь к ней, упростив дело для нас обоих.

– Я должен увидеть сам. Если уж я должен сдаться…

Она с силой сжимает пальцы.

– Ты не сдаешься. Просто есть то, что невозможно.

«Невозможно». Отчасти я отказываюсь в это верить. Мой брат не безнадежен. Не может быть. Я этого не допущу.