Онлайн книга «Изнанка»
|
4 «Сыночек» – подобие «Сына». Отчётливый вшагивает в запахи сдвинутой назад реальности – тяжёлые, застоялые, полные вызревшей грусти, которую с кем-то не разделить. Хозяин не раздвигает их телом, а приникает к ним, хотя, кажется, ему это и трудно. Он почти смешивается сейчас с этой грустью. – Ты опять забыл, Папа. Мы же договорились на сегодня! – А я ждал тебя вчера, – грустно произносит Отец, и я понимаю, что он совершенно запутался во всех возможных реальностях. Он жил так долго, что сдвинутого вперёд осталось для него совсем немного. Его почти нет. Зато сдвинутое назад в его Доме застаивается, никуда не уходит. «Существует ли эта ваша бездна вообще? – точно говорит оно. – Что-то я сильно сомневаюсь». 5 Грусть, грусть подкатывает ко мне и подобным мне. Она оглушает, она одуряет, впитываясь в обжитую нами слизь, проникая в наши полутела и обломки. Мы боремся с грустью. Раньше я не знал, что она – вещество. Мы сопротивляемся грусти из последних сил. – Пч-чхи, – освобождает нас Хозяин, выдувая всех разом горячим воздухом из недр своего мира – куда? – куда-то вдаль, и мы летим, покинутые, все те, кто не смог прицепиться к его тесным камерам, кого не удержала клейкая слизь. Но Растерянный успевает закрыть от нас наружный мир, исполненный ничейности. Он ловит нас какой-то новой частью себя. Это кажется подобием заботы. Всех не спасти, но я – я изо всех сил стремлюсь полувыжить и вцепляюсь в шероховатую чешуйку покрова – не бросай меня, Хозяин! И в следующий миг сдвинутой вперёд реальности всё накрывает неизбежность. Меня сметает с Растерянного. Это грусть другого тела-мира, подчинившая его до конца. Часть гигантского тела, сросшаяся с фрагментами грусти. Это мир Отца. 6 – Ты простудился, Сынок? – сипло спрашивает он. – У тебя и глаза какие-то красные. – Ерунда. В самолёте надуло. – Тебе надо бы принять ибупрофен. Постой… у меня, кажется, есть. – Перестань. Я не пью таблеток по таким несущественным поводам. Лучше расскажи, что тут у тебя. – У меня? Да у меня всё спокойно. Завтракать будешь? – Папа. На дворе день. Пойдём куда-нибудь пообедаем. Там и поговорим. – Не. Сегодня я не могу. У меня гости. – Кто? – Как кто? Разве ты не видишь? Ты! – Ну ты даёшь! Потерявший меня Хозяин совершает громкие и ритмичные выдохи – это похоже на разрубленный на части ветер. Звуки резких частых выдохов, лишённые смыслов. Кажется, ему стало полегче. 7 – Ну, давай я тебе кофе хотя бы сварю, раз уж ты не хочешь завтракать, – весело произносит Отец, а я проваливаюсь в дырку его покрова. Там, там столько всего! В дыру покрова, сквозь тонкие и мутные стенки верхних камер я вижу непонятные объекты и силуэты существ. Они взаимодействуют. Некоторые объекты похожи на аккуратно наслоённые друг на друга фрагменты белизны. А существа – Гиги, защищенные нелепыми внешними покровами. Они протягивают друг к другу лопасти. Приникают друг к другу и расцепляются. Я чувствую холодные отцовские трубопроводы вдалеке. – Сиди, сиди. Я сам сварю. Где у тебя пиджак можно повесить? – Да хоть бы и на стул. – Папа, он стоит слишком дорого. А впрочем, какое это имеет значение? 8 Дыра, чешуйки, я и другие полусущества – всё взлетает вверх. Отец вносит нас во тьму какого-то внутреннего слизневого леса и втирает в него. Я вываливаюсь в отцовскую слизь и не успеваю сквозь неё проникнуть к камерам, как тяжёлый вдох уносит меня внутрь, к неизвестным ранее камерам и полостям. Мир Отца слаб, но безумно интересен. Отец открыт. У него нет сил сопротивляться исследователям. Отец ничего не скрывает. Я рад такому Хозяину. 9 – Ладно. Турка в буфете. Я-то редко кофе пью. Разве что с тобой за компанию. Вредно, но чертовски вкусно! – А что, Грета в отпуске? У тебя не убрано. – Не трогай! У неё проблемы. Ногу подвернула, внуки приехали. Вот я и отпустил её. Что я, сам себя не обслужу недельку-другую? – Что ж ты не сказал? Сейчас найду тебе новую помощницу. Может, пободрее взять? Молодую? Без детей и внуков? – Не надо. О чём я с ней буду говорить? Я привык к Грете. – Подумай. – Не хочу, и точка. – Ты упрямый как вол. Ладно. 10 Слабо слышатся звуки какой-то хозяйственной возни. Я вишу на нелепом жгутике в бархатной вздымающейся пустоте. Я слипся с чем-то чуждым буквально парой рецепторов. Стараюсь удерживаться от жратвы, концентрируя внимание на том, что происходит извне. Это очень трудно. Ветхое тело Отца гулко. Оно искажает звуки. Но я уже многое знаю о жизни Гигов. Я понимаю смыслы усечённых слов и могу разворачивать их внутри себя. Я мог бы рассказать другим полусуществам, о чём разговаривают эти Гиги, если бы они меня спросили. 11 – Так зачем ты меня вызвал? – Ни за чем, – это прозвучало мертвенно так, угрюмо. – Я просто соскучился. – Говори, какие проблемы, у меня мало времени. Пч-чхи! – Господи, ты заболел! – Да нет же! Еру… – звук густой субстанции заливает речь Бывшего Растерянного Хозяина. – Нельзя так относиться к своему здоровью, Хельмут! Вот послушай, что я прочёл в газете… – Папа! – Мне неполную, пожалуйста. Ты представляешь, в этом твоём Китае открыли новую болезнь. – Папа, мне это неинтересно. – Как это неинтересно! Ты же только что вернулся оттуда! – Мне интересно только то, что касается меня напрямую. Или тебя. Или Анни. Или… Пч-чхи! – Вот видишь! Они пишут, что первые симптомы похожи на обычную простуду. – Да кто они? – Газетчики. – Какой ты наивный, отец! Ты сам знаешь, как делаются эти новости. – Но они разговаривали с медиками. Из этого… как его… воза. – А воз и ныне там. – Что-что? – Да я шучу, пап. – А, я понял. – Сейчас вызову уборщицу. Обед привезут через час. Мне надо ехать. – Уже?.. 12 Отец вздыхает, и волною воздуха меня втягивает в его глубину, туда, где всё пока неведомо. Я качусь в полупропасть, выстланную мягким ворсом. Здесь множество крошечных пузырьков. Я ныряю в первый попавшийся канал мелкого трубопровода. Он еле тёплый, но движение в нём есть – размеренное, спокойное. Я чувствую, что мне здесь уютно. Если проголодаюсь, смогу догнать какие-нибудь пластинки и отобрать у пловцов их плоть или переносимые ими пузырьки. Но есть мне пока лень. Я прислушиваюсь к Отцу, к утробе его мира. Мне здесь нравится. Здесь разреженно и тихо. |