Книга Полночные близнецы, страница 77 – Холли Рейс

– Так точно, Капитан Очевидность.

– Ну да, зато ты – сплошная польза.

Я хватаю его за локоть, чтобы увидеть самой. Поле моего зрения заполняется воспоминаниями Лотти. Олли был прав. Я только и вижу, что лицо Мидраута. Никого больше: ни ее мамы, ни одного из ее многочисленных приятелей. Потом я понимаю, что имел в виду Олли. На периферии видимого я замечаю другие воспоминания, но прямо передо мной – пустота. Я нажимаю на нее. И начинаю ощущать некий привкус во рту, похожий на тот, что возникал при виде Дженни и золотого трейтре. Барьер, чем бы он ни был, на вкус тухлый, прогоркший.

– Думаю, это какая-то эмоция, – предполагаю я.

Олли приподнимает бровь, как бы говоря: «Да что ты знаешь о чувствах других людей?» – но тут же с новой энергией сосредоточивается на Лотти.

– Ты права, – говорит он наконец. – Мне кажется, это нечто вроде стены, созданной из чистого страха.

Я всматриваюсь в пустоту, прощупываю ее своими чувствами. Олли прав. Это тот страх, который живет лишь в самых мрачных кошмарах, – страх убить кого-то и не понимать, то ли признаться в этом, то ли попытаться жить с чувством вины. Страх быть захваченным посреди ночи и быть убитым – медленно, понемножку, пока разум не начинает пронзительно молить о смерти, хотя изувеченное тело еще цепляется за жизнь. И за этой стеной так слабо, что я едва нащупываю ее, таится истина.

Я отодвигаюсь. Из носа Олли к губам стекает струйка крови. Он вытирает ее и смотрит на меня.

– Она что-то знает, ведь так? А ее отец блокировал это, так что она не может никому рассказать.

– Похоже на то, но я понятия не имею, как прорваться сквозь ту стену.

Олли долго раздумывает. А когда наконец открывает рот, намеренно не смотрит на меня, словно ему и самому не нравится то, что он сейчас скажет.

– Ты могла бы причинить ей боль.

– Что?

– Сдается мне, что это единственное, что может обрушить ту стену страха. Если бы ты могла… преодолеть ее страх чем-то еще более сильным. Может, это распечатало бы ей память.

Я таращусь на Олли:

– Но это пытка.

– Ничего такого, чего ты уже не делала прежде, с Дженни.

– Откуда ты знаешь?

– Ох, подумай, Ферн. Я же умею читать мысли, забыла?

– Ты не имел права…

– Рамеш сказал…

– Не смей говорить мне о Рамеше!

Мысль о том, что Рамеш имеет отношение к тому, о чем меня просит Олли, слишком тяжела.

Мы умолкаем, но я теперь не могу избавиться от мыслей о Рамеше, и об Эмори, и обо всех тех рыцарях, которых убил Мидраут. Он может сделать это снова, если мы его не остановим. Сотни потенциальных смертей – а я колеблюсь, боясь причинить боль одному-единственному человеку? Зрелище обезглавленного тела Рамеша, падающего с лошади, медленно прокручивается в моей голове.

– Мне это тоже не нравится, Ферн, – говорит Олли. – Но если это поможет нам узнать, что намерен сделать Мидраут, может, оно того стоит?

– Мы дали клятву…

– Думаешь, она обошлась бы с тобой как-то иначе, будь у нее Иммрал? – продолжает Олли. – Она ведь такая же, как Дженни, ты и сама знаешь.

– Вообще-то, она не совсем такая.

– Если бы она росла, как мы, то была бы такой… Она считает тебя чокнутой.

– Ты-то откуда знаешь!

Непонятно, почему меня так сильно задели слова Олли. Мне ведь никогда и не хотелось подружиться с Лотти.

– Папа всегда говорит, что, если нас кто-то обидит, он его убьет. Это то, что ты делаешь, когда любишь кого-то, – и он бы и сделал, если бы знал о маме и обладал твоей силой.

– Он… нет, не сделал бы. Во всяком случае, не такое, – неуверенно возражаю я.

– И мама поступила бы так ради нас, – продолжает Олли, наклоняясь вперед. – А ты знаешь, что за ее смертью стоит Мидраут, – и как же ты можешь не сделать что угодно, лишь бы добиться правосудия для нее?

Я быстро, не позволяя себе думать, обхватываю ладонями лицо Лотти. Я на этот раз не использую чего-то конкретного, вроде огня, – просто из глубины моей души всплывает чистая, резкая энергия ночных кошмаров – оттуда, где живет мой гнев; и она выталкивается вверх и наружу, перескакивает от моих ладоней в голову Лотти, впиваясь в ее череп.

Крик Лотти едва не убивает мою силу воли, но Олли пользуется моментом и хватает меня за запястье, добавляя к моей силе свою. И начинает посылать мне воспоминания. Это не память Лотти, это память о том, как была убита мама. Он заставляет меня оживить ее убийство.

– Помни, ради чего это, – говорит он.

Я посылаю боль глубже в сознание Лотти, с каждой секундой ненавидя себя все сильнее. Я ищу ту пустоту, что стучится в стену тьмы. Этот барьер словно обладает собственным сознанием, он отталкивается от меня, пятится, мы как будто перетягиваем канат. Но за барьером улавливаются вспышки воспоминаний.

Какой-то кабинет – да, это в доме, что за нашими спинами, – кабинет Мидраута. Лотти заглядывает в приоткрытую дверь. Проверяет, пусто ли в комнате. Потом проскальзывает внутрь и закрывает за собой дверь. Письменный стол Мидраута зловеще аккуратен: ни авторучек, ни семейных фотографий. Только два лотка для документов – входящих и исходящих; в каждом – небольшая стопка листов, да еще закрытый ноутбук в центре стола.

Лотти дергает ящики стола, но они заперты. Тогда она открывает ноутбук и пытается подобрать пароль. Наконец она находит правильное слово: «БЕЗМОЛВИЕ» – и экран оживает. Лотти наугад просматривает файлы и почту, потом натыкается на папку, обозначенную «Сияющий огонь». Она открывает папку, появляется ряд веб-сайтов и отсканированных статей, и все это объединено в единую презентацию. Лотти пролистывает все это. Первая страница содержит цифры – это численность населения в разных частях страны, – а дальше идут списки. Бесконечное перечисление мест и имен. За каким чертом кому-то понадобилось прятать такую скуку?

Потом я всматриваюсь в список имен – и понимаю. На первом месте здесь политики, и все они – противники партии Мидраута. Имя Хелен Корди – почти в самом начале. Я припоминаю другие записи – да, тут есть связь. Журналисты, которые писали о Мидрауте нелестные статьи. Ученые, возглавляющие свои области исследований. Актеры, писатели, музыканты и учителя. Дальше списки становятся еще более зловещими. К именам прибавляются целые адреса: дома престарелых, школы для людей с ограниченными возможностями.

– Олли, – говорю я, и мой голос едва прорывается сквозь воспоминания Лотти. – Ведь Белтейн означает на старом кельтском «сияющий огонь», так?

Я думаю о порталах по всей стране, – порталах, ждущих активации, и о картинах в коробке-головоломке.

– О боже мой… Он намерен напустить на сновидцев своих трейтре. Это зачистка.

Но Олли не отвечает, потому что в воспоминаниях Лотти слышен какой-то скрип и она отрывается от экрана. В дверях кабинета стоит Мидраут и смотрит на нее. Лотти в ужасе захлопывает ноутбук.