Онлайн книга «Банда возвращается»
|
– Генерал Кожинов просил сообщить вам, что в допросе, который он сейчас ведет, затрагиваются некоторые вопросы, касающиеся работы предвыборного штаба. Это вопросы высокого уровня секретности, а у вас нет необходимого допуска, – по лицу Виктории пробежала тень. – В данную минуту вопрос о допуске решить не представляется возможным. Поэтому материалы допроса в его несекретной части вы получите утром, тогда же сможете самостоятельно допросить подозреваемого… Но я думаю – не тет-а-тет… – Ничего другого я не ожидал, – развел руками Банда. – А почему он не в Лефортово? Виктория мягко улыбнулась: – Причина очень проста: возле Лефортово дежурят журналисты. Не стоило устраивать для них преждевременную сенсацию. Сами понимаете, не вести же арестованного с мешком на голове. Завтра можно будет его перевести в Лефортово, – Виктория как-то рассеянно глянула в глубину коридора. – Александр Владимирович, давайте найдем более уютное место для разговора, и я постараюсь ответить на все ваши вопросы. – Вот как? – Бондарович затушил сигарету. – Я знал, что мое врожденное обаяние сработает, и вы непременно перемените ко мне отношение. Куда мы отправимся, в курилку с хрустальной пепельницей наготове? – К вашим шуткам непросто привыкнуть, – серьезно ответила девушка. – Меня отпустили до утра отдохнуть… Не могли бы мы совместить беседу с дорогой?.. Или вы хотите остаться здесь, в штабе следствия? – Я предпочел бы отправиться в Бутырку и как можно скорее допросить Глушко, но сидеть там ночь, в общем-то, как я понимаю, бессмысленно. Я собираюсь ехать домой. Могу подвезти и вас, далеко ваше жилище? – Вовсе нет: на Старом Арбате. Банда округлил глаза: – Даже так? Неплохо вас обеспечивают жильем… Виктория только усмехнулась. Дверца распахнулась, и молодая женщина в плаще на меху уселась на переднее сиденье. Весенняя свежесть разлилась по салону. Бондарович вздохнул и завел двигатель. Скоро перед лобовым стеклом начала разворачиваться перспектива ночного города… Кремлевская Набережная, река Москва, мост… Поток машин и ночью велик в этих местах, а днем – постоянные пробки… Но на этот раз торопиться было некуда, Бондарович расслабленно с удовольствием вел машину. Он достал из кармана кассету и сунул в магнитофон, заиграла ритмичная и несколько экзотичная музыка, за легкостью которой угадывалась большая глубина. – Что это? – заинтересованно спросила Виктория, нарушая молчание. – Одна из моих слабостей: Дэвид Бирн, его московский концерт. Мне даже довелось слушать его вживую, когда он выступал на «Горбушке». – На «Горбушке»? Это, к сожалению, прошло мимо моего внимания. Александр с интересом взглянул на девушку: – А что? Пошли бы? – На такой концерт почему бы не сходить? – А есть с кем? Она ушла от прямого ответа: – За проблемами на работе не за всем удается уследить. Особенно за тем, что для души. «Весьма романтично, – сказал сам себе Бондарович. – Мужественный следователь, прекрасная женщина-ковбой, неспешная поездка по ночной столице под музыку Бирна. Американское кино, да и только». Виктория, рассеянным взглядом посматривая на город за окном, внимательно слушала музыку. – Как взяли Глушко? – как всегда, бросив сам себе невеселую шутку, Бондарович переходил к прозе жизни. – Есть серьезные улики? Виктория вернулась из иллюзорного мира музыки к действительности: – Я не знаю во всех подробностях, но улики есть. Его вычислили по окурку «Житана», найденному в комнате для курения на полу; окурок вылетел из пепельницы во время удара. Кроме него, на полу был только фильтр от сигареты Смоленцева. – Да, это зацепка. Хотя и небольшая. – Бригады просто поехали проверять всех от конца списка регистрации выходивших. Начинали брать показания, а потом просили сигарету. Уловка простая, но сработала. «Житан» – достаточно редкая марка, она нашлась только у Глушко. – Он признался? – В убийстве, насколько мне известно, нет. Но он дал показания о том, что действительно находился в курилке, причем один, и видел там Смоленцева. И ушел. Учитывая очень тесные временные рамки, невелика вероятность того, что кто-то дождался его ухода и совершил преступление. Банда вел автомобиль не спеша: – Нужно иметь сверхубедительные причины, чтобы совершить убийство в Кремле. – Глушко – личность творческая и склонная к истеричности… – Вы его знаете? Виктория ответила не сразу: – Да, приходилось сталкиваться пару раз по службе. Как с сослуживцем Виктора Смоленцева… – девушка почему-то наморщила носик. – Так что выдвигается версия о спонтанном убийстве под воздействием сильных эмоций. – Обыск делали? – При обыске, как сообщили ребята, у этого Глушко нашли амфетамин. Он наркоман… – У него были мотивы? – У него был конфликт со Смоленцевым, после которого Глушко пришлось уйти из «Молодежной», он лишился и заказов на съемки с этой стороны. Александр удивленно покачал головой: – Смотри-ка, как все подбирается одно к одному! – Вас что-то смущает? – Я бы не сказал, что очень… Но обычно смущает легкость – если она проявляется в делах. Виктория пожала плечами: – Надо полагать, в вас говорит ваш опыт? Но мне не кажется, что все так легко. Просто люди работают… – Чересчур убедительный получается портрет. – Смоленцев выгнал подчиненного с работы. Да, это серьезный мотив – особенно для творческого импульсивного человека, для которого его работа – не принудиловка от звонка до звонка, а процесс самовыражения… Вполне естественно, что Глушко затаил обиду. – Если поискать, могут быть еще мотивы, – подсказал Александр. – Хотя я не спешил бы с выводами относительно Глушко. Во всяком случае ничего не могу сказать, пока сам не допрошу его. – Устанавливать весь круг мотивации – задача слишком обширная. Генерал Кожинов сказал, что именно в этом направлении он рассчитывает на содействие ФСБ. В области экономических махинаций и разборок вы гораздо опытнее, наша сторона – политика, терроризм… Бондарович улыбнулся краешками губ: – Значит, служба охраны все-таки всерьез полагает, что Глушко рассердился на Смоленцева и устроил разборку в сортире Кремля? Тут впору участкового вызывать, а не ФСБ. – Вы не устаете от своей ироничности? – уколола его Виктория. Александр рад был уйти от служебного разговора: – Я не устаю только от музыки. Дома ее просто горы, только слушать приходится редковато, некогда устать… |