Онлайн книга «Змеиный князь»
|
Хозяин сжался в ожидании удара. – Ты – ничтожнейший из смертных! Вместе с этой кобылой похищена часть моего сердца, и ты тоже повинен в этом. На лбу бедуина вспухли вены от напряжения. – Взамен я отдам вам своего жеребца… – Ты еще смеешь что-то мне говорить! – У меня есть хороший жеребец. Он сослужит вам добрую службу. – Грязный верблюд, да знаешь ли ты, что за кобыла скакала подо мной? У хозяина дома и в самом деле был несвежий вид. К тому же от него исходил запах лошадиного пота. Его перепалка с Хуфтором очень веселила Мала, Моркварда и Верна. – Ты хочешь подсунуть мне вместо благородной кобылы нетерпеливого и ненасытного жеребца. Ты, не способный породить на свет ничего, кроме еще одного невежды, верни мне мою кобылу! «Ту, в чьей утробе скрыто сокровище, чей хребет создан опорой для счастья». – Простите меня, господин, нет у меня кобылы. Умоляю, возьмите жеребца. Его голова защитит вас от ударов храбрецов, а хвост от нападок трусов, стремящихся уязвить в спину. – Умолкни! – вскричал Хуфтор и отвернулся. – Проклятый осел, возвестивший дурную весть! Проклятый осел, – сетовал он, сжимая кулаки. – Почему ты поминаешь какого-то осла? – вполголоса спросил Мал. − Сегодня с утра крик осла опередил крик петуха и возвестил о том, что он видит шайтана. Хуфтору ничего не оставалось, как сесть на жеребца. Конь вел себя безупречно. Бедуин постепенно смягчался и к концу дня тайком ласково поглаживал его круп. Выехав из деревни, пилигримы поскакали вдоль одного из притоков Нила. – Какое раздолье для лошадей! – думал Мал, глядя на обширные пастбища и зеленые холмы. Вечером у костра Хуфтор разъяснял достоинства и недостатки кобыл и жеребцов: – Еще в изречениях Пророка сказано, что следует сражаться на кобылах, потому как они умеют избавляться от мочи на скаку, а жеребцам нужна стоянка. Кобыла может дольше скакать без остановки и умеет сдерживать ржание во время засады. Она менее требовательна, легче переносит жару, жажду и голод. Под рассказ Хуфтора Морквард захрапел прямо у костра. Солнце исчезло за линией горизонта, и вороной жеребец на глазах у всех обратился в обнаженного черноволосого парня лет двадцати пяти. Он направился прямиком к ошеломленному Хуфтору. – Уйди прочь от меня, шайтан! – вскричал проводник, вынимая саблю. Морквард проснулся и с удивлением уставился на жеребца-оборотня. В человеческом облике тот был не менее красив, чем в лошадином. – Хозяин, я – Сын ночи, твой жеребец. – Не смей подходить ко мне, нечистый дух! – Не гони меня, хозяин! Не гони брата своего! – Какой ты мне брат! Хуфтор был по-прежнему грозен, но было видно, что его решительный настрой смягчался. – Тебя что, заколдовали? – спросил Морквард. – Сколько себя помню, с восходом солнца я обращался в жеребца, а с закатом – в человека. Прошу тебя, хозяин, не отвергай меня. Стоило мне тебя увидеть, как я захотел повиноваться тебе. На всем белом свете не сыщешь лучшего наездника. Клянусь, что никогда не покину тебя, не буду ржать ни в бою, ни в засаде, буду терпеливо сносить голод и жажду и слушаться во всем. – Но ведь ты наполовину человек, – сказал Морквард, как будто бы он решал участь жеребца-оборотня вместо Хуфтора. – Зато я смел, вынослив и сметлив, – жеребец тряхнул черной шевелюрой. – Не знаю, что тебе и сказать, – ответил Хуфтор, возвращаясь к костру. – А ты соглашайся, Хуфтор. Вот будет потеха, когда ты как-нибудь окажешься верхом на двуногом скакуне. – Прекрати, Морквард, – перебил Хуфтор, – ночью я предпочитаю спать, а не выжимать последние силы из утомленной дневной скачкой лошади. Будь проклят день, когда мне пришлось войти в деревню, где живут нечестивцы! – Зря ты так, хозяин, – опять заговорил жеребец. – Ты ведь еще не знаешь, на что я способен. Лучше испытай меня! – Ты почему сегодня не стал есть вместе с другими лошадьми? – Я не голоден, хозяин. Капитан молча подошел к обнаженному человеку и укрыл его плащом. Илин, не спрашивая никого, предложила ему чашу верблюжьего молока, а Хуфтор протянул ему лепешку: – Возьми и съешь! – Благодарю тебя, хозяин. Я неприхотлив в еде: по мне ничего не может быть лучше хлеба и сочных трав. – Тогда рассказывай, как ты здесь оказался, – сказал Хуфтор и приготовился внимательно слушать. Жеребец был родом из этой самой деревни и нигде, кроме как в ней и не бывал. Ее жители нуждаются в хороших пастбищах и никогда не причиняют вреда людям. Ночью они превращаются в домашних животных: быков и коров, овец и баранов или ослов и ослиц, а утром становятся людьми. Он – единственный из всех жителей деревни, кто обретает человеческий облик ночью. Мал задумался: – А вот ты, леопард, скажи, из тебя какой бы получился человек? – Высокий, – помолчав, добавил, – большой. – А еще какой? – Яростный. – Ярости в тебе хоть отбавляй: на всех хватит. А еще какой? – Молчаливый. И Мал перестал задавать вопросы. На рассвете пришла оборотень. Она легла рядом, обняла Мала и прижалась всем телом, словно ища защиты. Принц не мог видеть глаз девушки, но узнал частичку души Маргариты и обнял ее. – Как давно я тебя не видел. Ты ко мне вернулась, когда я меньше всего ждал тебя. Но почему ты не явилась раньше? Как же я люблю тебя. – Я хочу, чтобы ты любил меня, – голос Маргариты таинственным образом прозвучал в голове Мала. – Ты можешь говорить? Но почему ты до сих пор молчала? – Раньше ты не слышал меня. – А ты? Ты слышала меня? – Я знала о каждом твоем движении. Мал взял голову Маргариты как хрупкий сосуд и заглянул ей в глаза. Они вспыхнули в темноте невидимым светом, и в Мала хлынул поток тепла и радости, нежности и умиротворения. Его губы едва заметно шевелились. Он беззвучно повторял одну и ту же фразу: – Я буду всегда любить и защищать тебя, я буду любить и защищать тебя. Мал неотрывно смотрел в глаза Маргариты так же, как много дней назад, когда они были неразлучны. Однажды она сказала ему, что хотела бы проникать взглядом в глубину его души и всегда видеть всё, что происходит в ней. И если душа Мала затемнится от страданий, то Маргарита взглядом исцелит ее, словно бальзамом. – Я утопаю в твоих глазах, Мал. Я вижу в них искры, вспыхивающие ради меня, и готова ночи и дни напролет пальцами удерживать ресницы, чтобы видеть твои глаза. |