Книга Отдай свое сердце, страница 22 – Валерий Роньшин

Наступил ответственный момент. Любка даже жвач­ку по такому случаю изо рта вынула, прилепив ее на время к зеркалу.

— Приступаю к магическому ритуалу изгнания лявр... — торжественно произнесла Крутая, держа чашку с гоголем-моголем в вытянутых руках. И начала нараспев говорить заклинание:

Э-э-ники бэ-э-ники

Ели варе-е-ники...

— Это ж считалка, — вспомнил Горохов свое детса­довское прошлое.

— Все считалки на самом деле — магические закли­нания, — пояснила Любка. — Но об этом мало кто знает... — Она протянула чашку Генке. — Пей.

— Всю? — с отчаянием спросил Самокатов.

— До самой последней капельки, — безжалостно от­резала Крутая.

Генка зажмурил глаза и... выпил всю бурду до ка­пельки.

— Ну как? — поинтересовался Макс.

— Не кока-кола, конечно, — храбрясь, ответил Генка, с трудом сдерживая подступающую к горлу тош­ноту. — Но пить можно.

— Ох, я и дура! — Любка огрела себя кулаком по лбу. — Это же не то!

Самокатов забеспокоился.

— Что — не то?

— Да все — не то! И снадобье, и заклинание... Ну я идиотка, — вновь обругала себя Крутая.

Генка растерянно заморгал.

— Выходит, я зря пил эту гадость?!

— Извини, Самокатов, — виновато улыбнулась Люб­ка. — Перепутала. Это средство от домовых, а не от лявр.

— Ни фига себе, — расстроился Генка. — Как же ты могла перепутать?

Крутая пожата плечами.

— Сама не пойму.

— Бывает, — сказал Горохов. — Вон моему соседу, дяде Грише, когда перед операцией наркоз давали — баллоны перепутали. Вместо кислорода дали углекис­лый газ.

— И что теперь? — спросил Самокатов.

— Теперь он на кладбище.

— Да я не про дядю Гришу, — отмахнулся Генка. — Я про себя.

— Надо другое снадобье готовить, — сказала Любка. — Против лявр.

Самокатов насторожился.

— А из чего?

— Манка у тебя есть?

— Есть.

— Нужно манную кашу сварить.

У Генки отлегло от сердца. Манная каша — это не тухлое яйцо.

— И еще нужен обувной крем, — добавила Кру­тая. — Желательно черный.

— Зачем?! — воскликнул бедный Самокатов.

— Его необходимо с кашей перемешать.

Генка в ответ лишь обреченно вздохнул.

Любка сварила манную кашу и выдавила в нее из тюбика немного обувного крема. Все это тщательно перемешала, затем простерла над тарелкой руки и про­изнесла заклинание; на сей раз не нараспев, а скороговоркой:

Кошка сдохла.

Хвост облез.

Кто промолвит,

тот и съест!

— Ешь, Геночка, — подвинула она тарелку Самокатову. — Всего пару ложечек.

Генка, давясь, съел две ложки.

— Ну а теперь что?

— Финиш! — хлопнула в ладоши Крутая. — Спи спокойно. Больше никакие лявры тебя мучить не будут.

...И вот снова наступила белая питерская ночь. И Ген­ка лег спать. Ворочаясь, он с беспокойством думал: а вдруг опять всякая мерзость начнет сниться? Наконец Самокатов уснул. И...

И ему ничего не приснилось. Вообще ни-че-го. Он проспал всю ночь без сновидений. «Неужели получилось?!» — проснувшись, с радостью подумал Генка. Значит, теперь все кошмары позади? В прошлом!

В прекрасном настроении Самокатов принял душ и, насвистывая веселенький мотивчик, отправился на кухню делать яичницу. Поставил сковородку на плиту, бросил кусок сливочного масла, разбил пять яиц... И вот когда яичница уже начала аппетитно шкварчать, в кухонную форточку внезапно влетела... ворона. Так по­казалось Генке в первое мгновение. Но уже во второе мгновение он с ужасом понял, что это никакая не ворона.

Это была Черная рука!

У Самокатова от страха волосы дыбом встали. А у кого бы они не встали при виде столь кошмарного зрелища?..

— Отдай свое сердце! — завизжала Черная рука и по­неслась на Генку, намереваясь вцепиться ему в горло.

Самокатов успел отпрыгнуть в сторону, и Черная рука с пронзительным воем пролетела мимо. Взмыв к потолку, она по новой ринулась в атаку.

Казалось бы, Генкина душа должна была уйти в пятки от страха, но вместо этого она вскипела от гнева. Да сколько же можно бояться, в самом деле?! Ну нет! Хватит! Достали!.. Рассвирепев, Генка схватил с плиты сковородку и раскаленным днищем врезал подлетев­шей Черной руке по пальцам (яичница при этом шмяк­нулась на пол).

— Ай-яй-яй... — завопила Черная рука, тряся обо­жженными пальцами. — Что ж ты делаешь, гад?!

Самокатов, не теряя времени, еще раз звезданул по Черной руке... и еще... и еще...

— Вот тебе, вот тебе, вот тебе... — приговаривал он при каждом ударе.

Черная рука метнулась вон из кухни. Генка кинулся следом... Короче, он стал гонять Черную руку по всей квартире.

Все смешалось в доме Самокатовых. Черная рука, вопя и визжа, носилась как угорелая, сбивая по пути стулья с пола, люстры с потолков, цветы с подоконни­ков... А вслед за ней, тоже как угорелый, носился Генка, размахивая сковородой.

Наконец Черная рука, изловчившись, открыла фор­точку в одной из комнат и — фр-р-р! — вылетела на улицу. Две вороны, пролетавшие в этот момент мимо окна, испуганно шарахнулись в разные стороны.

А Черная рука, погрозив Самокатову кулаком, крикнула:

— Ну, погоди, шкет! Мы с тобой еще встретимся! И, показав на прощание кукиш, унеслась в небес­ную синь.

Генка перевел дух и пошел осматривать поле боя. Впечатление было такое, словно по квартире пронесся ураган. На кухонном полу у плиты валялась яичница из пяти яиц, в ванной были разбросаны мочалки и поло­тенца, в комнатах паркет был усеян осколками плафо­нов и цветочных горшков, а в прихожей, на коврике, лежал телефонный аппарат... Самое интересное, что он звонил.

Генка поднял трубку вместе с аппаратом.

— Слушаю.

— Здорово, Самокат, — раздался голос Макса. — Ну, как делишки?

— Паршиво, — ответил Генка.

— Опять кошмары снились?

— Хуже. Кошмары были наяву.

— Это что-то новенькое.

— Да уж.

— Сейчас я к тебе приду.

— Давай.

Не успел Самокатов положить трубку, как опять раздался звонок. На сей раз в дверь.