Книга Отдай свое сердце, страница 35 – Валерий Роньшин

А Самокатов потирал шею.

— Черт, я уж думал, мне крышка.

— И я так думал, — сказал Горохов.

— И я, — сказал Кипятков.

— Да и я тоже, — признался Гвоздь.

— Но, к счастью, все обошлось, — заключила Кру­тая, выдув изо рта большущий пузырь жвачки.

— Ааааааааааааааааа... — раздался истошный вопль из соседней квартиры.

Гвоздь передернул затвор водяного автомата.

— За мной, орлы! — приказал он и бросился в при­хожую.

Все кинулись следом.

Выскочили на лестничную площадку.

— Жора, дверь!

— Слушаюсь, товарищ майор! — Капитан одним ударом вышиб дверь.

Влетев в квартиру Красавцевой, все увидели жуткую картину. Рука Смерти душила Владимира Афонькина. Она так увлеклась своим злодейским занятием, что ни­чего вокруг не замечала.

— Огонь! — закричал Гвоздь.

— Есть огонь!

Майор с капитаном, стоя плечом к плечу, начали поливать Руку Смерти из водяных автоматов.

Спецраствор с блеском прошел испытание. Пальцы на горле Афонькина тотчас разжались, и Рука Смерти шмякнулась на пол.

— Отлеталась, голубка сизокрылая, — удовлетво­ренно подкрутил усы Гвоздь. — Кипятков!

— Я!

— Отвезешь ее утром в Эрмитаж и сдашь директору под расписку. Уразумел?

— Так точно, — козырнул капитан.

Ребята тем временем приводили в чувство бедного Афонькина. Генка усиленно хлопал его по правой щеке, а Макс, столь же усиленно, по левой.

Наконец Афонькин очнулся.

— Пить, — еле слышно прошептал он.

— Сейчас, сейчас. — Любка сбегала на кухню и при­несла воды. — Пожалуйста.

Афонькин жадно припал губами к чашке.

— Что это было?.. — ошалело бормотал он между глотками. — Я спал... оно налетело... стало душить...

— Успокойтесь, все позади, — погладила его по плечу Крутая.

Афонькин уставился на Любку.

— А вы... кто? — настороженно спросил он.

— Служба безопасности, — подойдя к кровати, от­ветил за Крутую Гвоздь. — Вы в состоянии дать показания?

— Да. Позвольте, я только оденусь.

Афонькин начал одеваться.

— Жора! — позвал майор.

— Я!

— Осмотри как следует квартиру!

— Слушаюсь!

Кипятков приступил к осмотру.

А Гвоздь приступил к допросу:

— Ваши фамилия, имя и отчество?

— Афонькин Владимир Николаевич.

— Где работаете?

— Нигде не работаю.

— Поздравляю. И чем же вы занимаетесь в свобод­ное время?

— Я поэт. Сочиняю стихи.

— Значит, без определенных занятий, — отметил майор.

— Простите, — растерянно произнес Афонькин, — но я не понимаю, к чему ваши вопросы?

— Скоро поймете, — заверил его Гвоздь и продол­жил допрос: — Где и при каких обстоятельствах вы познакомились с гражданкой Курочкиной?

— С Ритой?..

— Да, со своей бывшей невестой.

— Мы познакомились в Летнем саду. Зимой. Шел снег. Снежинки, медленно кружась, опускались на землю. Рита была в белой шубке и белой шапочке. Ее глаза...

— Давайте-ка без лирики, — перебил поэта май­ор. — Меня интересуют только факты.

— Ой, извините... — спохватился Афонькин. — В об­щем, вскоре после знакомства мы решили пожениться. Подали заявление в загс. Купили эту квартиру...

— Кто именно купил? Вы?

— Нет, конечно. Откуда у бедного поэта столько денег?

— А у бедной студентки откуда? — задал встречный вопрос Гвоздь.

— Рита выиграла большую сумму в телевизионной викторине. Она мне сама об этом сказала.

— И вы ей поверили?

— Разумеется! — пылко воскликнул поэт.

— Ладно. Давайте дальше.

— А дальше начинается самое ужасное. В один со­всем не прекрасный день Рита... — От волнения у Афонькина сорвался голос. — Простите, я очень волну­юсь...

— Ничего, ничего.

— Так вот, в один совсем не прекрасный день Рита превратилась... в собаку.

Самокатов с Гороховым переглянулись. Теперь им стало ясно, кто похоронен на собачьем кладбище.

— В каком смысле — в собаку? — переспросил майор.

— В самом прямом. У нее появились лапы, шерсть, хвост... И она с яростным рычанием...

— Стоп, стоп, стоп, — выставил ладонь Гвоздь. — В какую именно собаку превратилась ваша невеста?

— Что значит — в какую?

— Какой породы?

— Я в этом не разбираюсь.

— Опишите ее.

— Это был здоровенный пес с огромной пастью и густой серой шерстью.

— Кавказская овчарка, — навскидку определил май­ор Гвоздь. — Ладно, продолжайте.

Афонькин продолжил:

— Рита, ну то есть овчарка, с яростным рычанием бросилась на меня. Еще б немного — и она бы перегрызла мне горло. Дело происходило на кухне. Я ин­стинктивно схватил со стола вилку и... и убил ее... — Афонькин судорожно сглотнул. — А потом всю ночь рыдал над бездыханным телом... — Афонькин и теперь зарыдал.

Крутая снова сгоняла на кухню и принесла воды.

Поэт, громко прихлебывая, попил водички, немно­го успокоился и опять заговорил:

— Буквально за день до этого кошмара я прочел в одном медицинском журнале статью о загадочной болезни под названием «оборотничество». Заболев, чело­век превращается в собаку и перестает себя контроли­ровать. Судя по всему, то же случилось и с моей бедной Ритой. Но разве она в этом виновата?.. — Афонькин с отчаянием обвел взглядом присутствующих.

— Продолжайте, продолжайте, — закуривая, сказал майор.

— Мне пришлось похоронить любимую на собачьем кладбище. В Ритин гроб я положил свою поэму. Это был прощальный дар поэта...

Мальчишки одновременно вспомнили ученическую тетрадку, обнаруженную ими в этой квартире.

— А как называлась ваша поэма? — спросил Макс.

— «На смерть любимой Риты», — с пафосом ответил поэт. — Я написал ее в день Ритиной смерти...

— В ученической тетрадке? — спросил Генка.