Онлайн книга «Драконья кровь»
|
Сморгнув видение вместе со злой слезой, Шу взглянула не на мага, а на человека: беспомощен, распят между столбов, ранен, но спина напряжена, весь натянут — дотронься, и зазвенит. Дотронуться… слизать засохшую кровь с раны на боку, провести руками по плечам. Прижаться, чтобы стало тепло. Чтобы он расслабился и застонал… Прекрати. Сейчас же! Нож! — позвала мысленно. Поймав слетевшее со стены оружие, Шу подошла к пленнику. Отвела влажные пряди — он замер, не дыша, когда ее пальцы коснулись шеи — и вспорола рубашку. Рука дрогнула: острие оцарапало спину. Он дернулся и напрягся еще сильнее. Мускулы взбугрились, словно он пытался порвать цепи. Еще два взмаха, и Шу отбросила негодные тряпки. Провела ладонями вдоль рук и ребер — только не коснуться! Злые боги, только не коснуться… — исцелила порезы и кровоподтеки. Тигренок коротко вздохнул и снова замер. Шагнула назад, сглотнула горький ком в горле, кинула нож обратно — лезвие просвистело в ладони от его уха, но он не шевельнулся. Обошла круг, прислушиваясь… но лишь скулил за окном ветер, стучался в стекло дождь, да трещало пламя в камине. Тигренок молчал. Спутанные волосы прятали лицо. На обнаженной груди блестел серебряный круг — раньше его не было. Огненные блики играли прядями, дразнили: дотронься! «Ну же, посмотри на меня! Скажи — здравствуй, Шуалейда! Скажи — хоть что-нибудь!.. Пожалуйста…» Проглотив крик вместе со слезами, она закусила губу и успокоила рвущиеся в буран потоки магии. Обернулась ими, как коконом: спрятать страх, спрятать надежду и боль. Ни к чему сейчас… и потом тоже ни к чему. Осторожно приподняла его голову за подбородок. Закушенная губа, расширенные зрачки, и демоны пляшут в синих омутах… упрямство, злость, презрение… Проклятье! Хлесткий звон выдернул Шу из зеркальных омутов ярости: ладонь горела, на щеке Тигренка алело пятно. Буран распирал изнутри, выл: крови! Мести! — Ты посмел! — Пощечина. — Оставить! — Еще пощечина: его голова моталась из стороны в сторону, нижняя губа треснула. — Меня! В ответ он глянул на нее: прямо, глаза в глаза. Яростное пламя метнулось к Шу, обожгло, отбросило. — Зачем? Разве я обижала тебя? — горечь душила её. — Как ты посмел сбежать!? Ты предал меня! Убить! Сейчас же! Бить, пока не погаснет боль, пока не признает: да, предал! Но — пощади!.. Шу устремилась к нему, сжала слетевшую в руку плеть. Замахнулась — и налетела на стену. На хриплый, словно шершавые слова раздирают горло, шепот: — Предал? Разве может предать раб, бессловесная тварь? — Неправда! — Не ты сделала меня домашней зверушкой? Надела ошейник? — Ты мог снять его когда угодно! И ты знал это! — Откуда? Разве ты говорила со мной? Ты хоть знаешь мое имя? — Имя? Я купила тебя с виселицы! — О, да. За десяток золотых. Ваше высочество удивительно щедры! Шу отвернулась: не видеть, не слышать. Слишком горька правда. Раб? Она с самого начала знала, что это ложь. Не было ни раба, ни Тигренка. Лишь сумасшедшая мечта и страх: узнать, кто он — и потерять. Но хватит. Чего теперь бояться? Вот он, перед ней. Уже потерян. Беззащитный пленник?.. Светлый шер?.. Любовник, имени которого не знаешь? Спроси, наконец! — Как тебя зовут? — тихо, не поднимая глаз. — Зачем тебе имя мертвеца? Ты играла с Тигренком, не спрашивая имени, так зачем сейчас? Тонкая пленка смирения и благоразумия снова лопнула: — Затем, что я так хочу! — Хочешь, ну да, — усмехнулся он горячо и горько. — Соскучился по плетке? — Твой единственный довод. Приблизившись, Шу провела рукой по тяжело вздымающейся груди. Тигренок молчал, только буравил её взглядом. Быстрые, сильные толчки сердца под ладонью отдавались волнами желания: прижаться, дотянуться до рта… Шис! Почему нет? Она стерла кровь с треснувшей губы — обветренной, сладкой. В животе задрожало, голодно и жадно: возьми немедленно! Чего ждешь? Он твой, весь! «Мой?» — она вгляделась в любимые глаза, провела по щеке. — Как твое имя? — шепнула, потянулась к нему… — Себастьяно, — процедил он и отшатнулся, насколько позволила цепь. Лед. Острым льдом рассыпалась нечаянная надежда. Просто показалось… С чего она взяла, что его жар и страсть были настоящими? Золотой маг всего лишь хотел жить. Шу отступила. Осторожно, чтоб осколки не разлетелись, не изрезали непрочную оболочку слез. — Себастьяно… — повторила она холодно. — С чего ты взял, что от меня можно сбежать? — Зачем я тебе? — сипло, чуть слышно. — Ты не наигралась? — Нет, я не… — Ты не отпускала меня? Конечно! Твои желания. Твое имущество, — он шептал сбивчиво и горько. — Мне было что терять? Сколько мне ещё оставалось? Одна ночь? Зима, повсюду зима. Стылый буран снаружи, черная вода отчаяния внутри — плещется маслянисто и тяжело. Душит, давит… не вздохнуть, не пошевелиться. Вынырнуть бы из самой себя, вспомнить, как это: дышать? — Ты… — замерзшие губы не желали слушаться. — Ты… из страха? — Нет. Я не боюсь. — Почему, Себастьяно?.. — Ты. Хотела. Его губы искривились улыбкой, словно они одни жили на лице — снежной маске, из прорезей которой глядело бездонное синее небо. И там, в этом небе, снова рождался ураган. Он звал, манил — лети со мной! Легко, свободно, лети! Снеси все, что держит, забудь о цепях и обещаниях! Вдохни меня — ненависть! Выпей меня — ярость! Будь мной — вольным ветром, свободным от надежд и иллюзий. Только правда, нагая и мертвая правда. — Знаешь, что делают с беглыми рабами? Шу взлетала мыльным пузырьком, красивым и бессмысленным, и слушала далекие голоса: мальчик и девочка спорят, чей мячик. Смешно! Ведь это не мячик, это она, Шуалейда… а может он — Себастьяно… — Нет. — Взлетел еще один шарик. — Покончи с этим. Скорее. Еще шарик, и еще… — Просишь легкой смерти? — Нет. Не прошу. Все равно. — Если все равно, зачем ты сбежал? — Отдать долг. — Долг, как глупо. Все застыло: демоны скалились, простирая крылья в снежных узорах, вьюга замерла на последней, самой высокой ноте, готовая обрушиться и завершить погребальную песнь серебряным гонгом. Юноша — совсем близко, но не дотянуться через Бездну — казался статуей изо льда, прекрасной и хрупкой. Гонг — зазвенели упавшие с его рук оковы. |