Онлайн книга «Драконья кровь»
|
— Уходи. Себастьяно пошатнулся. Замер. Медленно поднял руки, осмотрел ободранные запястья. Перевел непонимающий взгляд на неё. — Уходить? — Да. Ты свободен. — Внутри было легко и пусто. — Иди. — Но… — Энрике проводит тебя до Метрополии. — Быстрым жестом подняв с пола целые рубаху и куртку, Шу кинула их в руки Стрижу, следом отправила черную гитару: он поймал, прижал инструмент к себе. — Поступишь в Магадемию или наймешься на службу к императору, тогда Бастерхази не посмеет… — Не надо, Лея, — он перебил на полуслове. — Я никуда не пойду. — Ты не можешь остаться в Суарде. Роне не даст тебе… — Я. Никуда. Отсюда. Не. Пойду. Его слова настырно пробивали корку льда. Здесь, в глубине, было так хорошо. Спокойно. Пусто. А слова мешали, кололи и толкали — куда? Зачем? — Что тебе еще? Извинений? Хорошо. Прости. Я была не права. Все. Уходи, — попросила она, удивившись, как хрупко звучит голос. Размытый силуэт покачал головой, не давая соскользнуть в тишину. Упали на пол рубаха и куртка, зазвенела брошенная гитара. — Почему? — Себастьяно шагнул к ней. — Почему ты прогоняешь меня? Она удивленно сморгнула дождевые капли. Разве она сказала... — Прогоняю? Я отпускаю тебя! Ты же хотел свободы. — Нет. Не свободы. — Сильные руки обняли ее, хрустнул ледяной панцирь, впиваясь осколками в кожу. — Тебя. Шу замерла, не веря: после всего, что она сделала — он здесь? И этот запах, пыли и пота, солнца и желания — не мерещится? И руки, ласкающие спину и затылок, настоящие, и бесшабашное счастье в синих глазах, и солнечное тепло его тела и дара… — Любить, так принцессу, — шепнул Себастьяно ей в губы. Кажется, она хотела что-то ответить. Или что-то сделать. Но смогла только вцепиться в его плечи, чтобы не упасть — потому что пол провалился под ногами, а стены закружились красковоротом, и обезумевший поток смел ее, растрепал и растворил в себе. Себастьяно бие Морелле, Стриж — …мы с братом нашли лисенка, — бездумно рассказывал Стриж. — Он сворачивался клубком, когда спал. Совсем как ты. Моя нежная Лея… — Мой, — сонно шепнула она и провела ладонью по его бедру. — …шелковая шерстка, черная с белыми подпалинами, а глаза желтые, как мед. Мама сказала, северная серебряная лиса. — Стриж перебирал ее волосы, пропускал между пальцев. — Красивая. Ты красивая, как облака в реке, Лея, грозная колдунья. Лисичка… Он понял, что сказал что-то не то, лишь когда она вздрогнула и уткнулась носом ему в плечо. Тупой шисов дысс, думать надо, что несешь! — Эй, ты чего? Не прячься. — Я не… — она провела пальцем по следу от плети и взглянула ему в глаза, снова дерзкая и колючая. — Я темная колдунья, Тано. Не боишься? Он рассмеялся, сгреб ее в охапку, но Шу вырвалась, оттолкнула его. — Себастьяно! — Моя госпожа Лисичка. От воспоминания о хризантеме и плетке обдало жарким азартом: подергать стихию за усы, а потом поймать руками разъяренную молнию и целовать, пока она не станет нежной и покорной… — А ты знаешь, что когда сердишься, похожа на грозу и смерч? Самая красивая на свете гроза. Моя. И не вздумай извиняться. — Он поймал её руку, потерся о ладонь щекой и подмигнул. — Мне почти стыдно, что я тебя дразнил. Она вырвала руки и отскочила. — Ты смеешься надо мной! Стриж потянулся, перекатился на спину, закинув руки за голову, и огладил ее с ног до головы взглядом — тонкая, гибкая, упрямая, брызгается искрами, чудо как хороша! Как такую не дразнить? — Ну, смеюсь. Ты так прелестно злишься. — Прелестно?! Ненормальный. — Сама такая. Он поймал губами ее смех: хватит разговоров, еще немножко тишины и покоя, прошу тебя, Светлая! Не думать, не возвращаться из грезы. Пожалуйста! Светлая не услышала. Через несколько мгновений Лея снова вырвалась и попросила: — Себастьяно… Тано… останься со мной. Такое сладкое слово — останься. Два дня назад он бы отдал за него все. Пока было, что отдавать. Насмешливо дохнула льдом Бездна: ты был готов умереть, но готов ли жить? Стриж не хотел отвечать на этот вопрос. Остаться, зная, что в любой миг Хисс может потребовать ее душу, а гильдия — ее смерти? Или отказаться от мечты, когда она уже в руках, податливая и до головокружения прекрасная? Будь проклято все! Что стоило Герашану свернуть ему шею там, в таверне! Стриж заставил себя успокоиться и начать думать здраво. О том, как теперь выбираться. Шис. Сказать — не люблю? Не поверит. Сказать правду? Толку от той правды. Придется снова сбежать. Будь проклят этот выбор! — Если ваше высочество предлагает мне должность домашнего тигренка… — беззаботно начал он. — Ты… не хочешь? — Хочу, — он посерьезнел, — я люблю тебя. — В самом деле хочешь? — Она заглянула ему в глаза. Проклятье. Не верит. Ну же, играй лучше, шисов дысс, перед тобой маг разума, а не деревенская дурочка. — Да, — он отвечал чистую правду, искренне и убежденно. — Больше всего на свете, Лея, я хочу остаться с тобой. Тигренком, горничной, все равно кем, лишь бы с тобой. — Неправда. Тебе не все равно. Слава Светлой, она увидела ложь, но не там. Если б можно было в самом деле остаться! Да хоть в ошейнике, плевать, лишь бы не бояться за нее. — Ладно, не все равно. Горничной не хочу, корсажи завязывать не умею, — он пожал плечами. — А принцем — рожей не вышел. Так что Тигренком самое то… — Стриж запнулся, не понимая, что делать дальше? Лея прижалась к нему, обхватила руками. — Не смей уходить. Пожалуйста. — Куда ж я от тебя денусь. — Он обнял ее, вдохнул такой родной запах кувшинок и грозы, коснулся губами виска. В последний раз? Или все же попробовать?.. Он набрал воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду. — Лея. А если я одержимый убийца… — Чушь! — Шуалейда зажала ему рот ладонью. Глаза ее горели отчаянным нежеланием знать правду. — Ты светлый шер. Светлые не бывают убийцами! От ее доверия было больно и сладко, и самому так хотелось поверить в чушь: светлые не бывают убийцами. Но по сравнению с некоторыми «безобидными» светлыми мастер Стриж, Рука Бога, сущий щенок. Во что его сегодня и ткнули. Носом. Стриж фыркнул, вспомнив занозистый и грязный пол таверны. — Мне все равно, кто ты, — продолжала Шуалейда. — Мне плевать, за что тебя приговорили к рудникам, даже если ты в самом деле убил кого-то, если твой приговор не был ошибкой, я все равно… |