Онлайн книга «Летняя коллекция детектива»
Галина Георгиевна бы не отказалась скушать вкусную плюшку и сходить по-маленькому, но, с другой стороны, так мило едется, под тихие фокстроты шестидесятых и дуновение свежего ветерка. Милая экскурсовод словно прочитала ее мысли: – Если вы не хотите останавливаться, на заднем сиденье термос. Сладкий чай с лимоном, вы ведь так любите? – Откуда вы узнали? – почти со страхом спросила Галина. Молодая женщина взглянула ласково: – В отеле сказали. Я и булочки с орехами пекан купила, они тоже сзади. Ну и зачем, если все предусмотрено, тратить время на придорожные забегаловки? Галина Георгиевна отхлебнула чаю. С удовольствием вгрызлась в плюшку. Окинула мимолетным взором пейзаж – ветряные мельницы, холмы, чистота, солнце, до чего быстро привыкаешь к хорошему. Почему только небо потемнело? Собирается гроза или сумерки наступают, а она и не заметила? Хотела спросить экскурсовода, но язык не послушался – пробормотала нечленораздельное. Завалилась на правый бок, голова с тяжелым звоном стукнулась в стекло. Анастасия Кондрашова взглянула на часы и сбросила скорость до правильных ста. Не хватало еще на принципиального испанского гаишника нарваться – сейчас, когда рядом бездыханная пассажирка. Впрочем, рассчитано все идеально – через десять километров ей уже поворачивать. * * * Галина Георгиевна очнулась от ужасающей жажды. Глоток, скорее того самого удивительно вкусного чая! Она, еще в полудреме, потянулась за термосом. Рука не слушалась. Женщина дернулась, встряхнулась – тело тоже не повиновалось. Что за неприятный сон! Ощущение, будто растянута на жесткой постели, руки закинуты за голову и прикованы, щиколотки тоже приторочены намертво. Попыталась открыть глаза – чернота. Завязаны. Накрепко. Рот тоже стянут – судя по запаху клея, скотчем. Замычала, задергалась – скорее закончить кошмар! Но остатки дремы слетели, а вырваться не получалось. Только скотч еще больнее впился в губы, а в запястья глубоко вгрызся холодный, острый металл. «Где я? Черт! Мама! Матерь Божья!» – попыталась молиться. Но путы и не думали исчезать – наоборот, впивались все туже. И оттого что она не видела, где находится, к чему привязана, день сейчас или ночь, ей становилось все страшнее и страшнее. …Давнее желание сходить по-маленькому осуществилось непроизвольно, но Галина Георгиевна не замечала ни мокрой одежды, ни запаха. Она упорно пыталась нащупать слабое звено, освободить хотя бы одну руку, вытолкать языком скотч и лишь спустя долгие минуты поняла – бесполезно. Тогда затихла. Надо сосредоточиться. Придумать. Хотя бы что-то. В этот момент и включился голос. Громкий, встревоженный. И оттого, что он был ей хорошо знаком, накатила страшная, липкая тошнота. «Леночка такая красивая была. Ой, почему «была»? Тьфу на язык мой глазливый! Я имею в виду, платьице вы ей красивое купили, я налюбоваться не могла. Она еще подол так смешно поднимала, чтобы его об землю не испачкать…» – Нет! – попыталась закричать Галина Георгиевна. Отчаянно дернулась. Путы с еще большей силой впились в щиколотки и запястья. И голос – ее голос! – продолжал: – Ну, пошли они, как мы всегда отсюда к метро ходим. Наискосок через двор, мимо магазина… а дальше я уж не видела. Пауза. Галина почувствовала: лицо заливают слезы. А дальше щелчок – и по новому кругу: «Леночка такая красивая была. Ой, почему «была»? Тьфу на язык мой глазливый…» Если бы она могла – что угодно! Выключить собственный голос, завизжать. Броситься несчастному отцу в ноги, виниться, целовать ему ботинки. Но она не могла ничего. Только слушать снова и снова: «Ну, пошли они, как мы всегда отсюда к метро ходим. Наискосок через двор, мимо магазина… а дальше я уж не видела». Зачем, зачем, зачем она это сделала?! Ради денег. И чтобы Томскому – всегда надменному, придирчивому, капризному – насолить. «Его запрут в психушке пожизненно, – клялся ей Севка. – Он никогда оттуда не выйдет». И Галина Георгиевна поверила. Но Томский вышел на свободу. Нашел ее. Запер здесь, на адскую пытку. И, конечно, убьет. В этом Галина не сомневалась. * * * Акимов сны ненавидел. Чтобы обезопасить себя от них, он всегда принимал снотворное. Лучше наутро ходить одурманенным, чем по ночам просыпаться в поту. Но сегодня все-таки приснилось. Нежный, тоненький голосок: – Дядя Сева, ну дядя Севочка! Вставай скорее! Ты обещал мне морских котят показать! Встрепенулся, вздрогнул, захлопал глазами. Лена Томская. В белом сарафане, присела на край его постели, тормошит за плечо, нетерпеливо топает босой ножкой: – Дядь Сев, ну, просыпайся! Я жду тебя, жду! Мама с папой ушли, а котики уплывут все сейчас! Пойдем скорее на пирс пятьдесят восемь! Личико подзагоревшее, щеки пылают, нос шелушится. Они… в Сан-Франциско? Да, точно. Поехали туда летом, когда жара. У Томского с Севой переговоры, Леночка с Кнопкой – группа поддержки. Где она так обгорела? Вчера, на экскурсии в Алькатрас? Но… – Акимов отчаянно пытался потереть глаза, а руки не слушались – как они могли оказаться в Сан-Франциско? Не успели ведь туда съездить. Ни в Алькатрас, ни вообще в Америку. Вчера как раз вспоминал. Увидел у Жаклин фляжку с логотипом знаменитой тюрьмы, и в сердце вонзилась раскаленная игла. Поездка в Сан-Франциско только планировалась, но не случилась – Лена с Кнопкой погибли, Томский попал в дурдом. Прежняя жизнь закончилась. Но вчера, рядом с хмельной от предвкушения близости женщиной, Сева не стал себя бесполезно точить. Выбросил тяжелое из мыслей. И ночью, надеялся, оно не настигнет, не приснится. Он забыл принять снотворное? Или выпил, но девочка все равно явилась? Доверчивая, юная. Пальчики теплые – теребит его беспардонно за ухо, требует, чтобы проснулся. Сева попробовал стряхнуть ее руку – опять не вышло. Что с ним такое? Тело полностью потеряло подвижность. Обморок, болезнь? Попытался шевельнуться – не получается. Почему? Он дернулся сильнее и облился потом от страха. Понял, что в щиколотки, запястья врезается железо, он накрепко и больно привязан. А голова – одна голова, сама по себе – свободна. Находится в гостиничном номере. За окном видится краешек моря, чайки горланят. И Леночка по-прежнему здесь. – Дядь Сева, – голос девочки теперь звучит обиженно, – ну что вы меня бросили все! Я тебя так люблю, а ты все спишь… |