Онлайн книга «Лето потерянных писем»
|
– Давай, я найду тот, где видела ее фотографию, а потом покажу тебе, как она выглядит. – Я вытащила альбом, датированный 1947–1951 годами. В пальцах закололо, когда я открыла зеленую обложку. Слушала ли бабушка, как Эдвард играет на рояле в музыкальной комнате? Бывала ли она в этом кабинете с его родителями, была ли наказана, бывала ли разочарована? Ной сел на пол рядом со мной – так близко, что наши колени соприкасались. Я слышала в тишине наше дыхание, звуки переворачивающихся страниц. Я просмотрела каждую черно-белую фотографию, пока не нашла ту, что уже видела. – Вот. Она смотрела на нас, смеясь приоткрытыми губами, словно застыла во времени. Ной наклонился вперед, и ему на лицо упали кудри. – Вы немного похожи. – Глазами, правда? Я не понимала раньше, что у нас похожие глаза. – Я сняла фотографию на телефон. – Как думаешь, у твоей семьи есть какие-нибудь бумаги про нее? – Ты про что? – Например, откуда она? Как она оказалась в вашей семье? Я хочу узнать, откуда она родом, выжил ли кто-нибудь из ее родственников. Я хочу проследить за линией нашей семьи как можно дальше, как получилось у тебя. – Я перевернула страницу в надежде увидеть еще фотографии. – Мы знаем имена ее родителей, они были в списке погибших в Освенциме, но больше никакой информацией не владеем. Если ты погуглишь мою прабабушку, то ничего не найдешь. Или найдешь лишь страничку одной немки в Инстаграме. Больше ничего. Судя по записям, их депортировали из Люксембурга, поэтому, отправив бабушку, они наверняка куда-то уехали из Германии. Но нет никаких данных о том, откуда они родом. Ной задумчиво кивнул. – Посмотрим, что мне удастся найти. – Спасибо. О, смотри. – Я показала на другой снимок бабушки, примерно в четырнадцатилетнем возрасте, она сидела на софе рядом со взрослой женщиной. Ной уставился на нее. – Думаю, это моя прабабка. Прабабушка Ноя. Мать Эдварда. Я никогда раньше о ней не думала, но ведь она воспитала бабушку. Она приняла ее к своим родным детям. Я внимательно посмотрела на фотографию. Они были как мать и дочь? Они чувствовали себя мамой и дочкой? Мы продолжили листать альбомы, останавливаясь всякий раз, как находили бабушкины снимки, и я делала фотографию на телефон. На большинстве снимков были запечатлены семейные трапезы или сборы на пляже. Иногда на заднем фоне я замечала бабушкин профиль или ее лицо. Она не часто попадалась, но неизменно присутствовала на фото. Хотела бы я знать, какой была их модель отношений. Она чувствовала себя членом семьи или нет? Безусловно, если бы ей нравилось жить с Барбанелами, она бы о них рассказывала. Если она считала прабабушку Ноя своей матерью, то как могла ни разу ее не вспомнить? А вот снова она, теперь взрослая, сидит на стуле на веранде и кокетливо улыбается. Может, это фото сделал Эдвард. Я посмотрела на Ноя, поразившись тому, что мы точно так же сидим десятилетия спустя, как наши бабушка и дедушка. Частенько говорят, что история повторяется, но почему? Люди настолько предсказуемы в своих эмоциях и реакциях? В какие-то шаблоны легче вписаться? Почему мы так плохо учимся на прошлых ошибках? Я перевела взгляд обратно на фотографию и резко охнула: – Взгляни на это! Ной наклонился поближе ко мне. – Что? – На ней ожерелье. – Оно обрамляло ее ключицы, а центральный кулон – огромный чистый алмаз – лежал в ямочке ее шеи. Подвески поменьше прямоугольной формы соединялись друг с другом, образуя обруч. В общих чертах это было ар-деко: великолепное, роскошное и блестящее. – Ну и что? – Я же тебе говорила. У моей бабушки было ожерелье, и твой дед отказался его возвращать. Ной перевел взгляд с фотографии на меня. – Что значит «отказался»? Упс. Мы так хорошо поладили, что я начала забывать, что мы по разные стороны баррикад. – Она попросила его вернуть, а он не отдал. – Почему она решила, что может его получить? – Что? – Я уставилась на него. – Это было ее ожерелье. – Откуда ты знаешь? – То есть «откуда»? А почему иначе она стала бы просить его вернуть? – А почему он не вернул, если оно принадлежало ей? – Это мой вопрос. – И ты на него не ответила. Наверное, у него была весомая причина. – Или, может, он просто был козлом. Мы уставились друг на друга. Наконец Ной вздохнул. – Все это чушь какая-то. Ты уверена, что они не были братом и сестрой? – Господи, Ной. Прочти эти чертовы письма. – Я вытащила телефон и просмотрела фотографии писем, пока не нашла нужное. Я прочистила горло. – «Иногда у меня возникает чувство, будто я хватаюсь за что-то большее, чем я сам. Некоторые люди находят это в религии, некоторые – в войне, но для меня это ты, это ты пробуждаешь во мне это всеобъемлющее чувство. Ты яркая, а мир расплывчатый, четкий, мир смягчается». Я снова посмотрела на Ноя, увидев, что он смотрит на меня вытаращенными от удивления глазами. – Для меня это ты, – повторила я. – Брат точно бы к сестре такого не чувствовал. Он сглотнул. – Нет. Мы помолчали. – Вообще, может… Я выпрямилась и уставилась на Ноя. – Как бы я хотел увидеть тебя обнаженной в лунном свете среди роз. Он уставился на меня. А потом его взгляд опустился на мои губы. Ой. Наверное, стоило дать вначале контекст. Щеки окрасились румянцем. – Это из одного письма. – Угу. – Он не сводил взгляда с моего рта. – Я не… – Язык самопроизвольно высунулся, чтобы облизать губы, а когда я поняла, что делаю, то резко выпрямилась. Стало очень трудно дышать. – Я не собиралась… нет… – Не волнуйся, Шенберг, я понял. – Ной отвел глаза, а потом, криво усмехнувшись, снова на меня посмотрел. – Не могу понять, я возбужден или испытываю отвращение. Я захихикала, радуясь, что напряжение улеглось. – Правда? – Я открыла следующее письмо. – Это же наши бабушка с дедушкой. Ужас! – Точно. – Ной напрягся, как мужчина, отправляющийся на войну. – Перешли мне письма. – Какой ты храбрец. – Я прислала ему ссылку на альбом. Растянувшись на животе, я переворачивала страницы ранних альбомов, пока Ной читал письма. Я увидела маленькую девочку, лет четырех-пяти, с короткими волосами, без улыбки и в тяжелом пальто. Я бы не признала ее, если бы не листала альбомы по годам, видя ее в четырнадцать, в десять, в восемь лет. Но теперь я ее узнала по форме глаз и подбородка. Если больше ничего не разведаю, то хотя бы буду знать, как она выглядела. |