Онлайн книга «Сады Виверны»
|
Очнулся я в раю. Белоснежные подушки, простыни, балдахин надо мной, потолок, поблескивающий золотом в свете свечи, горевшей у изголовья, наконец, ангел в простой белой сорочке с глубоким вырезом, отороченным тонким кружевом и бессильным скрыть тяжелые груди. Ангел был красивой женщиной, которая со знанием дела и любовью обтирала мое просторное тело мягкой тряпицей, смоченной в какой-то ароматической жидкости. Когда она оперлась коленом о край кровати, чтобы дотянуться до моего лица, я привлек ее к себе и овладел ею, причем с первых же движений стало понятно, что она готова сотрудничать с большим удовольствием и во всеоружии богатого опыта. Сполна насладившись друг другом, мы лежали бок о бок, держась за руки, и вот тогда только я и спросил: – Что скрывает твоя маска, прекрасная незнакомка? И где я? Как называется это райское место? Это была даже не маска, а чехол для носа, державшийся благодаря заушникам из тонкого крученого шелка. – Следы собачьих зубов, – ответила дама. – Находишься же ты, друг мой, в поместье маркиза де Бриссака, а я – его жена, но можешь звать меня просто Манон… – Маркиза… – Я был растерян. – А что мой друг? Что с ним? – Пуля попала ему в голову… – Пуля! Боже правый, вот почему он вскрикнул!.. – Он не приходит в сознание, и доктор говорит, что сон его может длиться годами… – То есть он… – Увы, сейчас он – живой труп. Кто он? И как твое имя? – Мишель, – сказал я, давая волю руке. – Мишель д’Анжи к вашим услугам, прекрасная маркиза! А шрамы на вашем волшебном теле тоже оставили собаки? – Манон, – поправила меня маркиза, снимая сорочку. – Что ж, милый Эней, похоже, ты знаешь толк в Дидонах… Поистине, она была ненасытна. А я – я все еще не мог сообразить, правильно ли поступил, назвавшись именем ее дальнего родственника. Мадам Жозефина несколько раз упоминала маркиза в разговорах, ругая его за бессердечие и скупость, но как-то призналась, что их родственная связь теряется в глубоком мраке ортокузенных и кросскузенных браков. По ее словам, в молодости де Бриссак был буйным распутником, но однажды в его жизни произошло нечто такое, что преобразило его: он женился на какой-то бедняжке и занялся науками. Мадам Жозефина именно науки и бедняжку винила в том, что маркиз перестал бывать в свете, не отвечал попрошайкам и вообще вел почти монашеский образ жизни. Как он отнесется к дальнему родственнику, о котором ничего не знает, а возможно, и знать не хочет? И кой черт дернул меня за язык, заставив назваться чужим именем? Почему я это сделал? Инерция игры, заставлявшая меня представать перед каждой новой женщиной в новой роли? Возможно, маркиз и не выгонит нас сразу, учитывая ранение Мишеля, но как долго он будет терпеть двоих молодцов – ну пусть даже одного – рядом с женой, жаждущей любви, как пустыня дождя? Впрочем, должен признать, что от всех этих вопросов я легко отмахнулся: юность уверена, что завтрашние счета придется оплачивать по вчерашним ценам. – Надо тебя представить маркизу, – сказала Манон, дергая сонетку. – Ты как будто растерян, мой друг… Дверь распахнулась – вошел лакей. – Этого юношу необходимо одеть подобающим образом, – приказала маркиза. – Мадам. – Слуга поклонился, потом обратился ко мне: – Не могли бы вы встать во весь рост, мой господин? Я замешкался: мне еще не приходилось щеголять нагишом перед мужчинами. – Да брось! – со смехом сказала маркиза. – Анри тебя не укусит! Я встал. Слуга сделал шаг к кровати, несколько мгновений вглядывался в меня, словно хотел запомнить навсегда, поклонился и вышел. – Владеешь ли ты латынью? – внезапно спросила маркиза. – Другими языками? Хорош ли у тебя почерк? Умеешь ли хранить тайны? Назвавшись Мишелем, я был вынужден вести себя как он, чтобы не сфальшивить в неподходящий момент. Манон, конечно, ничего не знала о моем друге, поэтому не могла понять мою игру, но я-то знал почти все, а потому и не мог выйти из образа. – Да, мадам. Итальянским. Да и да. – Секретарь маркиза уже лет пять мочится мимо горшка и пользуется лупой, чтобы разглядеть на глобусе Африку. Человек, который был нанят для его замены, оказался импотентом, и мы были вынуждены отказаться от его услуг… – Мы? – почтительно переспросил я. – Если ты справился со мной, справишься и с бумагами мужа. Я представлю тебя ему как своего официального любовника… – Мадам… – Манон! – Она топнула ножкой. – Но тебе придется держать своего жеребца в стойле. Узнаю, что ты с кем-нибудь путаешься, – убью! И захохотала во все горло. – Никому еще не удавалось уестествить меня так, чтобы я почувствовала себя желанной, так, словно я любима a capillo usque ad ungues [53], но тебе удалось, – проговорила она серьезным тоном. – Не разочаруй меня, Мишель, и все твои надежды оправдаются. В дверь постучали – вошел слуга с одеждой для меня. Одеваться мне пришлось под внимательным взглядом маркизы. – Неплохо, – сказала она, потрепав меня по щеке. – А теперь, Анри, доложите о нас маркизу! Догадываясь, что дом маркиза велик, я все же не предполагал, что он так огромен. Коридоры, лестницы, залы следовали один за другим, наконец мы оказались в галерее, из которой открывался вид на парк, освещенный вдали красными всполохами. Какие-то люди брели за деревьями, толкая перед собой тачки с мешками. Из одного мешка торчала человеческая рука, но, скорее всего, мне это показалось – даже при моем идеальном зрении разглядеть детали на таком расстоянии было трудно. – Там садовые печи, – сказала маркиза, поймав мой взгляд. – Садовники сжигают в них ветки и прочий мусор, нагревая котлы с водой. Горячая вода поступает в дом и сады Виверны – так называется наша оранжерея. Очень практично и удобно. Нам сюда. Я насторожился, услыхав знакомое название – сады Виверны, но промолчал. В приемной мы столкнулись с широкоплечим вислощеким господином, который вышел от маркиза, прижимая к груди шляпу с высокой тульей. Он окинул меня оценивающим взглядом, любезно с нами раскланялся и скрылся за дверью. – Кто этот господин? – спросил я. – Сансон, – небрежно ответила маркиза. – Палач. Некоторые называют его Великим Сансоном. Вчера он отрубил голову Луи Капету. Да не делайте вы такого лица, Мишель! Да, господин Сансон вчера казнил короля Франции, отрубив ему голову. У нас больше нет короля, мой друг, и никто не знает, хорошо это или плохо… |