Книга Мальчики с Марса. Почему с ними так непросто и что с этим делать, страница 94 – Джон Грэй, Уоррен Фаррелл

Хлоя и Габриэль – типичные дети из семей-участниц программ. Социальные навыки Хлои позволили ей как следует выплакаться при переезде, а потом прекрасно вписаться в новый класс на новом месте.

А Габриэль, в отличие от нее, никак не мог понять, чем новое место «лучше». В старом «неблагополучном» районе ему было уютнее и ничего не приходилось доказывать. Там ему было проще проходить и устраивать всевозможные испытания, дразнить других и отвечать на поддразнивания. А здесь над ним постоянно смеялись: и за то, откуда он приехал, и за то, как он одет, так что он забыл, что в мужском сообществе так принято «проверять» всех новичков-кандидатов в друзья, а не только «нищеброда Габриэля». Он впал в уныние, притворялся, будто ему все равно, и отказывался от помощи школьных психологов.

Через 10-15 лет после переезда по программе «Moving for Opportunity» все мальчики, в том числе и Габриэль, с большей вероятностью страдали посттравматическим стрессовым расстройством (повторяю: сопоставимо с аналогичными данными среди солдат, вернувшихся из мест боевых действий), и к тому же у них были выше показатели депрессии, расстройств поведения и конфликтов с законом.

Если вдуматься, здесь все дело в беззащитности мальчиков. Нам редко приходит в голову, что утрата дружбы и любви сказывается на мальчиках тяжелее, чем на девочках. Почему?

Чтобы спокойно относиться к испытаниям, Габриэлю нужно было заручиться ощущением безопасности, почувствовать себя среди своих, но героический интеллект не терпит телячьих нежностей. Чтобы пережить утрату дружбы и любви, нужен эмоциональный интеллект, а чтобы создать новые дружеские связи и построить новые романтические отношения, нужны крепкие социальные навыки ^{452}. Когда речь идет о любви, героический интеллект не защищает, а ослабляет мальчиков. И тогда мальчик особенно нуждается в любви.

Эмоциональный интеллект. Улыбка сильнее меча

В неблагополучных бедных районах банды стремятся вытеснить отцов. Не только у мальчиков, но и у девочек. Чтобы понять, какую роль играет эмоциональный интеллект в противовес героическому, проще всего сравнить, как проявляется в бандах героический интеллект у мальчиков и эмоциональный интеллект у девочек. Неудивительно, что мальчики предпочитают героический интеллект: уважения и статуса они добиваются «крутыми» поступками. «Чем грубее, злее и подлее эти мальчишки, тем выше их статус» ^{453}. А девочки добиваются высокого положения в бандах благодаря умению общаться и сохранять видимость невиновности ^{454}. После уличной драки они берут мобильные телефоны, быстренько уточняют, кто сейчас где и чем занят, и обращают эти сведения на пользу банде.

Тем самым они снижают риск для мальчиков (а иногда и для девочек) при незаконном обороте оружия и наркотиков.

Поскольку для сбора информации девочкам редко приходится стрелять и убивать, они остаются «чистенькими», без уголовного прошлого. Такая видимость невиновности уберегает девочек от внимания полиции, например, когда они прячут что-нибудь в детской коляске вместе с ребенком ^{455}. А еще их первыми отпускают при перекрестном допросе.

В бандах, как и в жизни в целом, напускная храбрость мальчикам не помогает. Зато развитый эмоциональный интеллект позволяет многим девочкам обеспечивать себе защиту не только благодаря мнимой невиновности и слабости, но и благодаря тому, что мальчики охотно становятся их телохранителями.

То есть сила мальчиков снова оборачивается их слабостью, как мне пришлось убедиться на собственном опыте в седьмом классе.

Я и сегодня живо помню, как Джимми стоит напротив меня с кирпичом в руке и грозится раскроить мне череп. Мне пришлось переехать в новый район, совсем как Габриэлю, – в Нью-Джерси, в город Уэлдвик, – и я грешил тем, что слишком часто с сожалением упоминал в разговорах мою старую школу в Парамусе. Джимми считал, что я посягаю на его территорию, это ему не нравилось, и когда он замахнулся, а в голове у меня замелькали картины, как он вот-вот меня ударит, меня, к счастью, осенило: я собрал весь свой скудный запас эмоционального интеллекта (а каким еще он может быть у семиклассника?) и стал лихорадочно искать в Джимми что-нибудь достойное уважения.

Эврика! Я вспомнил, что Джимми собрал небольшой клуб друзей-соседей. И вот что я сказал:

– Джимми, ты же лидер. К тебе в клуб вступил и Бобби, и еще много ребят с нашей улицы, и все они считают тебя капитаном. Как ты думаешь, почему именно тебя?

Что ответил Джимми, я не помню, зато помню, как стоило ему заговорить о том, что делает его капитаном, как рука с кирпичом сама собой опустилась, а потом кирпич упал в канаву.

Поскольку многим из нас довелось пострадать от школьной травли, и мы прекрасно помним, что когда мы были мальчиками, нам казалось, будто выхода из этого положения нет, что ни делай – сдавайся, убегай или дерись – мы как родители, естественно, считаем своим долгом наказывать хулиганов, которые травят других детей в школе, пока травля не прекратится.

Однако моя встреча с Джимми неожиданно подсказала и четвертый выход, помимо того, чтобы сдаваться, убегать или драться. Школьный хулиган – это человек, которому не хватает уважения, так что если помочь ему обрести в себе хоть что-нибудь достойное уважения, кирпич его злобы упадет в канаву.

Короче говоря, я случайно понял, что бороться с неуважением можно с помощью уважения. В седьмом классе я бы так, конечно, не сформулировал, и эмоциональный интеллект вовсе не был моей сильной стороной, но жить-то мне хотелось, поэтому я рассмотрел все варианты и запомнил именно этот: ведь он мне так помог.

Впоследствии я узнал, что хулиганов, которые травят других детей, дома часто травят родители (особенно отцы) ^{456}, и что не менее часто такие мальчики страдают от педагогической запущенности, поскольку отцы почти или совсем не принимают участия в их воспитании и не руководят ими. Оказалось, что у хулиганов и их жертв гораздо больше общего, чем можно себе представить: и те и другие зачастую неудачники с низкой самооценкой.