Книга Мелким шрифтом, страница 18 – Роберт Глэнси

— Ну, этот месяц мы обсудили. Дверь в мой кабинет всегда открыта, милости прошу, заходите в любое время, — впрочем, на месте я почти никогда не сижу, так что отвалите и не думайте, что я буду попусту болтаться в конторе и слушать ваше нытье и жалобы. А теперь все — марш работать!

Ох, как мы хохочем.

Сожаление — это семя, из которого вырастают цветы горькой обиды.

По мере того как все эти мерзкие воспоминания стали ко мне возвращаться, я их перебирал, надеясь отыскать что–нибудь хорошее, о чем стоило бы неспешно поразмышлять. До сих пор тропинка, ведущая в память Прежнего Фрэнка, была устлана ненавистью, смятением, злобой, и мне до зарезу хотелось уцепиться за что–то радостное. Я изо всех сил стал думать о жене, в надежде, что наткнусь на кладезь воспоминаний, полных любви и счастья ^[89].

Влюбиться — дело нехитрое. Не разлюбить — задачка потруднее.

Подлинная любовь условна.

Это не самое романтичное утверждение, но что с меня взять? Я ведь юрист, а не поэт.

Не могу точно сказать, кто из нас двоих больше проиграл. Мы подписали брачный договор. (На нем, против моей воли, категорически настаивал мой отец.) Но, помимо брачного договора и того, что подразумевают супружеские обеты, у нашего союза, как у любого другого брака, были еще и свои, неписаные и неозвученные условия.

А именно: я по–прежнему буду ярче всех; ты по–прежнему будешь прелестной, — и все будут счастливы.

Не получилось. Все оказались несчастливы,

Когда мы познакомились, Элис была очаровательна. Я уже начал работать в отцовской юридической фирме. Она трудилась в музыкальном магазине и прикидывала, чем бы заняться в дальнейшей жизни.

Мы с великим удовольствием болтали о книгах, о музыке, обсуждали наших друзей.

Мы были молоды.

Почти никуда не ходили.

Мы наслаждались обществом друг друга ^[92].

Тема: Целомудренная Мяу

Говорят, что перемена — все равно что полный разрыв. Врут!

Когда–то я очень любил жену. У меня было такое чувство, что я сидел возле создателя Элис и карандашиком составлял для него подробную спецификацию качеств, которыми она должна была обладать.

Потом Элис устроилась на работу в отдел кадров, и все переменилось. Началось с волос. Прежде у нее была золотисто–каштановая копна, цвета осенней листвы, но вскоре после выхода на работу ее волосы стали непроглядно–черными, точно земля бесснежной зимой ^[93]. Это ей присоветовали коллеги: с прежним цветом волос у нее якобы недостаточно серьезный вид, и, если она хочет производить впечатление серьезного сотрудника, нужна соответствующая внешность. Элис покрасилась в черный и стала носить пучок — такого тугого и чернющего еще поискать. Перемена сработала. Я стал относиться к ней очень серьезно. Серьезный брак — не шутка. Впрочем, если вглядеться в примечание мелким шрифтом, он может оказаться очень забавным.

К примеру, жена говорит:

— Сегодня вечером мы едем к Смитам.

— О боже, — вздыхаю я. — Неужели нам прямо–таки необходимо к ним ехать?

— Да, необходимо, — отвечает она. — Он наш партнер.

— Можно подумать, это теннисныи турнир: если про, Пустишь слишком много игр, потеряешь место в турнирной группе. Так, что ли?

Жена смотрит на меня как на недоумка:

— О чем ты?

— Мне казалось, о теннисе, но, возможно, я ошибаюсь,

— Единственное, в чем ты прав, так это в том, что ошибаешься, — заключает жена ^[94].

На работе жена сильно переменилась. Она трудится в консалтинговой компании по менеджменту, в отделе по подбору кадров. Есть работы как работы. Но есть работы сродни религиозному культу. Они требуют поклонения. У жены как раз такая работа. Как правило, чем меньше в компании занимаются реальным делом, тем ревностнее всеобщее поклонение. После смены цвета волос и прически пошли другие новшества. Жена решила подправить зубы: убрать щелку между передними зубами, настолько крошечную, что ее замечали лишь давние знакомые. Щелка мне ужасно нравилась, но жена все равно пошла к дантисту, чтобы убрать ее, законопатить. А я тоскую по той щелке: когда жена улыбалась, сквозь этот зазорчик можно было пробраться внутрь. Теперь же, когда она улыбается, я как бы с маху натыкаюсь на стену.