Книга Мелким шрифтом, страница 50 – Роберт Глэнси

Эти слова привели мою слушательницу в полное недоумение.

Я понял: всему конец.

«Претендент».

— Тебя преследовал воробей? Что ты хочешь сказать?

— Хочу сказать, что он меня донимал целый день, черт его побери.

«Гипнотический».

— Откуда ты знаешь, что это один и тот же воробей, а не множество разных? — спросила она.

— Потому что этот ведет себя совершенно по–особому.

Порхает вокруг не так, как другие, его легко опознать. Нахальный, но веселый.

Нахальный, но веселый воробей.

«Дистиллированный».

Все кончено.

«Возбуждение».

Я не очень понимал, что кончено, но чувствовал: да, чему–то пришел конец. Хватка моя ослабела, руки разжались — пускай все катится в тартарары.

«Волнующий».

Во взгляде Элис сквозила жалость; коллеги укоризненно качали головами, словно наша с ней игра сорвалась из-за моего неправильного поведения: я исподволь вышел из роли.

«Мощный».

— Сделай глубокий вдох и подумай, что ты несешь, — сказала Элис. — Что–то тут не так.

«Строптивец».

Что–то не так.

Что–то очень не так.

«Удобный случай».

Она совершенно права.

«Интуитивная прозорливость».

— Ты права, черт возьми: что–то не так, — крикнул я.

«Экватор».

— Совсем не так, как надо, — еще громче проорал я. — Все не так.

— Что именно? — спросила Элис. — Что именно не так, объясни. Расскажи мне толком. Мне стало плохо, я судорожно искал верные слова; возле меня в воздухе плавали похожие на шары глазные яблоки жены и ее коллег; слишком трудно было все объяснять; и вдруг я услышал собственный спокойный голос:

— Элис, из–за тебя сердце мое сжалось в комочек — вот главная беда.

«Боковой удар». И я решил: пора спасаться бегством. В прямом смысле слова — дать деру. Я мчался изо всех сил, натыкаясь на встречных, и, наконец, добежал до машины; на багажнике сидел тот самый воробей. Я тронулся и по дороге стал просматривать эсэмэски. Ясное дело, все — от Оскара, но под псевдонимом Валенсия; прослушал и сальные голосозые сообщения: «Приветик, Элис, это я, перезвони мне: Орел сейчас в свободном полете, может, пообедаем? Там, где всегда?»

Зазвонил телефон. Ко мне пробивалась Элис. Я горько плачу, одна рука на руле, другой прокручиваю почту жены Перед машиной вспыхнул красный глаз светофора; не сбавляя скорости, я мчался дальше.

«Стоп».

Снова телефон.

«Уступите дорогу».

Звонила Элис:

— Слушай, Фрэнк, мне кажется, с тобой творится что–то очень неладное. Вернись, давай поговорим по душам.

Я уже не глядел на дорогу. Нечто шумное, слепя фарами, скрежеща железом, неслось мне навстречу; жестокая сила стремительно приближалась. В последний миг, помнится, в голове мелькнуло: «Все наперекосяк. Как ты могла? Хуже, чем сейчас, быть не может». ^[189]

Собирать распавшуюся личность — дело сложное.

Особенно если это твоя собственная жизнь, а ты даже не можешь вспомнить, кто ты.

Именно с этой проблемой я и столкнулся после аварии.

Я утратил собственную личность. Из меня ее вышибло на скорости 100 миль в час. Автомобилисты попадают в аварии в разных условиях. Тому парню повезло: он ехал на машине, которая известна своей эффективной системой безопасности. Я же ехал на машине, которая известна как полное дерьмо.

На скорости 100 миль в час его автомобиль врезался в мой железный драндулет, смял его в лепешку, оставив кучку металлолома. Моя личность тоже оказалась очень хлипкой: она мгновенно рухнула, успев, однако, напрочь стереть мои мысли, воспоминания и идеи, причем без разрешения автора; вместо них теперь белеет пустой лист.

Пустой лист — это я.

Меня зовут… ^[190]

Фарш обратно не провернешь.

Они очень живучи.

Вернемся в кафе — я там все еще сидел. В голове мешанина из резко нахлынувших воспоминаний. Вокруг ничто не изменилось: вот моя нетронутая чашка кофе; договор, в нем выделены слова: «Предупреждение: контракт может содержать чушь»; сладким созвездием поблескивает просыпанный сахарный песок… Тем не менее все переменилось.

Я уже другой — или тот же самый: я снова Фрэнк. Сначала меня трясло от ярости. Подошла прекрасная барменша, спросила, как я себя чувствую. Объяснила, что своим непрерывным истерическим смехом я распугал посетителей кафе. Меня же занимали ее бедра — маняще широкие — и небольшой, чуть нависший надо мной животик.

— Не знаешь ли ты места, где нет ни единого юриста? — спросил я. Она многозначительно глянула на меня и спросила:

— Это вы о чем?

— Ну, место, где нет ни юристов, ни контрактов, где люди не зациклены на том, как спасти свою задницу; может, там Даже не говорят по–английски.

— А-а, понятно, — отозвалась она. — Есть такое местечко. Прошлым летом я поехала на Майорку, так там, &-мое, половина местных по–английски вообще ни бе ни ме. Кошмарище, блин.

Она очаровательно улыбнулась и отошла, предоставив мне в одиночку разбираться с мешаниной в голове. У издателей книг, вроде Сандры, есть выражение «дуга развития действия», она отражает эволюцию героя: сначала, когда он сталкивается с неодолимым на вид препятствием, она идет круто вверх, затем, на пике, для героя наступает момент озарения и, наконец, он скользит по склону вниз, к приемлемой развязке. Припомнив все жуткие события, которые привели меня к конфликту и автокатастрофе, я почувствовал, что достиг вершины дуги, и глянул вниз, готовясь с детским безрассудством съехать по склону к успешному финалу ^[191].