Книга Хороший мальчик, страница 60 – Сарина Боуэн, Эль Кеннеди

– Это было быстро.

– Для того чтобы продаться в рабство, много времени не надо.

Мне ужасно не нравится, что ей приходится переживать из-за денег, и мне повезло, что я с таким не сталкивался. В хоккей я бы играл, даже если бы мне не давали зарплату. Но мне платят. Много.

Девушка не любит говорить о деньгах, и я стараюсь это уважать. Но однажды я придумаю, как облегчить ей жизнь, не навлекая на себя гнев. На прошлой неделе я попробовал спросить у нее, почему она не полетит домой в Калифорнию на американский День благодарения. Я уверен, что билеты для нее слишком дорогие, но, когда я надавил на нее, она вспылила. Поэтому пришлось прижать ее к стене, поднять юбку и надавить совсем другим способом, чтобы успокоить.

Мы снова в «Хаммере» и направляемся в больницу. Джесс смотрит в окно, пока я веду машину на другой конец города. Она явно нервничает.

Когда я останавливаюсь у больницы, Джесс поворачивается ко мне.

– Если не хочешь, можешь не идти. Там мрачновато.

– Я в деле, при условии, что после ты меня поцелуешь.

Но Джесс решает наградить меня заранее. У нее смягчается выражение лица, и она наклоняется. Мы встречаемся губами над коробкой передач, и затем я вижу ее улыбку.

После того как я беру с заднего сиденья джерси, мы идем внутрь и в лифте сцепляем руки. В детском отделении Джесс останавливается перед палатой 302. Она делает глубокий вдох и стучится в дверь.

– Войдите, – слышится тихий голос.

В палате мы видим тощего подростка, лежащего в кровати с одеялом до подбородка. И я сразу же понимаю важную вещь. Я идиот. Думал, что моей жизнерадостности хватит, чтобы помочь нам обоим через это пройти. В голову приходит мысль, что надо было принести плюшевое одеяло с символикой команды. У мамы такие валяются по всему дому.

Я принес больной девочке джерси. Это охренеть как непрактично, и мне хочется себя за это придушить. А еще она невероятно тощая и напуганная. В горле образуется комок размером с шайбу.

Как медсестры проживают свои дни? Охренеть какая хреновая херня.

Но лицо подростка светлеет, как только она видит меня.

– О боже!

– Привет, Лейла, – говорит Джесс с более веселым лицом, чем у меня. – Помнишь меня? Мы немного вязали вместе. Я Джесс, учусь на медсестру.

– Ясно, Джесс, которая учится на медсестру. – Тощий палец высовывается из-под одеяла. – Это правда Блейк Райли? Или они опять налажали с лекарствами? Если это галлюцинация, то не самая плохая.

Похоже, сейчас мой выход.

– Привет, Лейла. Приятно познакомиться. – Я протягиваю руку.

Она берет ее, но все еще изумленно на меня смотрит.

– Ты ошибся палатой? Я не загадывала желание фонда. Они делают классные вещи. Но, мне кажется, принимать от них такое – плохая примета.

Я вижу, как она чуть-чуть содрогается.

– То есть ты суеверная? – С этим я могу работать. – Потому что я чертовски суеверный. В день игры обязательно надо заполнить бак, прежде чем поехать на арену. Один раз я забыл, и игра была хреновая. Мать твою! Можно говорить «хреновая» в детском отделении?

Лейла хохочет, поэтому я победил.

– Я тебе кое-что принес. – Я открываю сумку и вытаскиваю оба джерси. – Одно для тебя. И я слышал, что у тебя есть брат.

Она визжит.

– Не может быть! Ты подпишешь их?

– Конечно.

Я ставлю автограф маркером, когда Лейла наконец обращает внимание на Джесс.

– Это ты его привела? – спрашивает она.

У меня извращенный ум, поэтому я тут же перефразирую предложение. Она его привела и довела, ага. Неприлично ухмыляюсь своей девушке, но в ее взгляде читается: сбавь обороты.

– Блейк – мой парень.

Лейла опускает голову на подушку.

– Ни фига себе. И ты в прошлый раз хотела говорить о вязании? Ты скрыла самое интересное.

– Я люблю вязать почти так же сильно, как его, – говорит Джесс, закатывая глаза. – Вот только первое не такое эгоистичное.

Я даже не спорю, потому что Джесс только что сказала, что любит меня. Это правда случилось?

– Где твое вязание? – спрашивает Джесс. – Я хотела посмотреть, как получилась шапка.

Отработанным движением человека, который пробыл тут чересчур долго, Лейла открывает тумбочку у кровати. Она достает немного бугорчатую шапку бордового цвета с желтыми полосками.

– Как думаешь, тут нужен помпон? Как тебе последний ряд?

Джесс берет шапку и любуется ей.

– Резинка получилась идеально. И последний ряд прекрасен. Не слишком тугой.

– Я волновалась об этом.

– Вышло безупречно. Он будет в восторге. У тебя есть пряжа, чтобы мы попробовали сделать помпон?

– Конечно.

Джесс показывает Лейле, как обернуть нити вокруг пальцев. Или что-то типа того. Мой взгляд блуждает по комнате и замечает коллекцию открыток «Поправляйся» на подоконнике. Их миллион.

Джесс и Лейла делают золотистый помпон: одна из них держит обвитые вокруг пальцев нитки, а другая пытается крепко их связать. Они сосредоточенно склонились друг к другу.

– Так. Посмотри, как тебе… – Джесс поднимает шапку, удерживая наверху помпон.

– Хмм, – говорит Лейла, задумчиво прищурившись. – Может быть, без него будет более мужественно?

Джесс убирает новую деталь.

– Я примерно понимаю, о чем ты. Блейк, что ты думаешь? Может настоящий мужчина носить помпон на шапке?

– Он может носить все что угодно, – с улыбкой отвечаю я. – Особенно если это сделано руками человека, который его любит. Поэтому где моя шапка? – Я смотрю Джесс в глаза, и у нее розовеют щеки.

Она быстро переключается обратно на вязание Лейлы.

– Это идеально. Он будет в восторге.

Девочка проводит пальцами по рядам на шапке, и у нее двигаются мышцы на горле.

– Завтра у меня операция.

– Я знаю.

– Опять.

– Это отстой, – сочувствует Джесс.

– Если со мной что-то случится, ты проследишь, чтобы брат получил мой подарок? Я боюсь, что родители будут слишком… – Она прочищает горло.

– Конечно, – твердо говорит моя спутница. – У тебя все будет хорошо, но я понимаю, почему ты не хочешь рисковать после четырнадцати часов вязания.

– Вот именно. – Лейла смеется, но глаза у нее блестят. – Я на эту резинку потратила полжизни.

У меня сжимает сердце, когда я считаю, сколько лет может означать для нее полжизни.