Книга Год, когда я всему говорила ДА, страница 42 – Шонда Раймс

Фу!

Что это, черт возьми, за идея?

Стал бы хоть КТО-НИБУДЬ хвалить за это мужчину?

Ведь нет таких, кто надеется внушить своим дочерям мысль о правильности такого поведения, верно?

Верно?

Я не говорю, что МАТЕРИНСТВО не заслуживает похвалы. Материнство следует хвалить. Материнство прекрасно. Я сама мать. И считаю, что это прекрасно.

Существует множество причин и обоснований, по которым матерей можно и нужно хвалить. Но за культивирование чувства невидимости, за мученичество и неустанный труд, никем не замеченный и невоспетый? Это не те причины.

Хвалить женщин за то, что они остаются в тени?

Неправильно!

Где поздравительная открытка, которая хвалит таких матерей, которых я знаю? Или, еще лучше, такую мать, которая воспитала меня?

Мне нужна открытка, в которой будет сказано: «Поздравляю с Днем матери свою маму, которая научила меня быть сильной, быть влиятельной, быть независимой, быть конкурентной, быть самой собой и бороться за то, чего я хочу».

Или: «С днем рождения, мама, которая научила меня спорить, когда необходимо, вслух защищать свои убеждения и не отступать, если я знаю, что права».

Или: «Мама, спасибо тебе за то, что научила меня устраивать разносы и брать на заметку провинившихся на работе. Выздоравливай скорее».

Или просто: «Спасибо тебе, мама, за то, что научила меня делать деньги и радоваться этому. Счастливого Рождества».

Где поздравительные открытки для такой матери, которой пытаюсь быть я? Для такой матери, которую мне хочется, чтобы видели во мне мои дети? Для таких матерей, какими я хочу однажды увидеть своих дочерей?

А если нет поздравительных открыток, то что есть?

Есть я.

Я должна быть сама себе поздравительной открыткой. И для того чтобы это сделать, я должна быть способна хотя бы принять комплимент.

Когда я впервые пытаюсь это сделать, получается жалко.

– Вам идет этот цвет.

Я еду в лифте. Только я и еще один человек. Приятный на вид мужчина. Он улыбается мне. Почему этот мужчина улыбается мне?

У меня решительно отсутствует талант понимать, когда мужчина со мной флиртует. Мой друг Гордон в таких случаях всегда потом говорит мне: «Дура! Он же с тобой флиртовал. Он пытался познакомиться с твоей клиенткой». «Познакомиться с твоей клиенткой» на языке Гордона означает «переспать». Видите ли, «клиентка» – это моя…

Проехали.

Я стою, уставившись на этого приятного на вид мужчину, который, возможно, желает знакомства с моей клиенткой. Растерянная. Он поднимает бровь.

«Говори же, Шонда, не молчи».

Наконец я собираюсь с мыслями.

– Что?

Вот что я ему говорю.

И мое «что» – не милое, заигрывающее двухсложное, с восходящей к концу интонацией «что-о?». Мое «что» – это плоское ворчливое «ЧТО?!» каменщика, снова берущегося за работу.

Похоже, потенциальный знакомый клиентки ошарашен.

– Я говорю, этот цвет вам идет.

Я перевожу взгляд вниз, на свое платье. Оно цвета берлинской лазури. Я знаю, что это берлинская лазурь, только потому, что Мерил Стрип произнесла захватывающий монолог об этом цвете в фильме «Дьявол носит Prada».

Я люблю Мерил Стрип. Я знаю, что она нравится всем. Но мне она очень нравится. Больше, чем вам. Я люблю Мерил настолько, что, какую бы роль она ни играла, я влюбляюсь с потрохами в ее персонажа. Так что в то время, как многие считают, что «Дьявол носит Prada» – фильм о мерзопакостной начальнице, я знаю, что они не правы. Для меня ясно, что он освещает вопрос о том, как трудно найти хорошего помощника. Кстати говоря, а сама Мерил? Наверняка она знает, как надо принимать комплименты. Бери пример с Мерил и берлинской лазури.

Я на самом деле усиленно думала обо всем этом, когда стояла в лифте с тем мужчиной. С этим желающим познакомиться с клиенткой. Теперь понятно, почему мне так трудно дается светская болтовня?

Но мое платье – цвета берлинской лазури, и оно ему нравится. Ему нравится видеть его на мне.

Погодите-ка!

Он сказал, что оно ему понравилось.

И до меня доходит, что вот она. Она случилась. Моя возможность.

Скажи это. Просто скажи «спасибо». А потом улыбнись. И больше ничего не говори. Не присовокупляй ни слов извинения, ни угрызений совести из-за того, что тебе хватило наглости надеть платье, которое может кому-то понравиться. Просто стой в лифте, уверенная и смелая. Как будто ты тоже думаешь, что этот цвет тебе идет.

– Спасибо, – отвечаю я.

Хорошо. Улыбнись, Шонда. Заткнись, Шонда.

Я заставляю себя улыбнуться. И тут все идет наперекосяк.

То ли во рту у меня становится слишком сухо, то ли я нервничаю, то ли настолько полна решимости сделать все правильно, что моя улыбка получается… ну, пугающей.

Как улыбка Буффало Билла. Не ковбоя Буффало Билла. Буффало Билла из «Молчания ягнят», который заставлял тебя «мазаться мазью, а не то снова будешь облита водой из шланга».

Такая улыбка. Ужасающая, растянутая, омерзительная клоунская маска – вот что он, должно быть, видит, потому что теперь этот милый мужчина, который, вполне вероятно, секундой раньше флиртовал со мной, вжимается в угол лифта подальше от меня, словно я – зомби, который хочет сожрать его лицо.

И вместо того чтобы так это и оставить…

Вместо того чтобы решить про себя, «что ж, в следующий раз сделай это получше»…

Вместо того чтобы позволить куриной кости остаться куриной костью, я пытаюсь объясниться перед этим беднягой.

– Вот был ужас-то, верно? Эта гримаса? Это я так улыбалась. Но я сделала это совершенно неправильно, потому что, видите ли, я теперь говорю «да» комплиментам, но еще не привыкла к ним, и вы для меня вроде как первый, пробный случай, и я не ожидала ничего такого здесь, в лифте, понимаете, ха-ха, так что, когда вы так мило похвалили этот цвет, кстати, это берлинская лазурь, я просто вроде как…

ДЗЫНЬ.

И двери разъезжаются, и этот очень милый мужчина, которому понравилось, как смотрится на мне этот цвет, со всех ног бросается спасаться от безумной женщины в лифте. К чести моей, я не гонюсь за ним, продолжая попытки объясниться. Поверьте, мне этого хочется. Но я не могу. Я иду к своему гинекологу.

Доктору Шейн нужно повидаться с моей клиенткой.

Полчаса спустя доктор Шейн (ну, я зову ее Конни, потому что, по моим же словам, я должна звать по имени любого человека, который получает доступ внутрь меня), Конни копошится между моими бедрами. Мои ступни упираются в держатели. Вот сейчас она орудует своей зеркальной штукой и в эту минуту светит мне прямо в веджейджей, бог его знает что разглядывая. Может быть, найдет там мое достоинство.