Книга Соб@чий глюк, страница 15 – Павел Гигаури

Вот мысль о Геродоте, который сказал, что видел, как наши предки парились в бане, но так и не понял, зачем они это делают: то ли в наказание, то ли в удовольствие. А вроде умный мужик был.

А вот Пушкин о Тифлисских банях, и Куприн о бане, и опять в глубь времени – святой Августин о нумидийских банях в своей «Исповеди», и, конечно же, «Ирония судьбы», и Высоцкий с «Банькой по-белому», и «Калина красная».

– Иди, я тебя веничком постегаю, – отец указал на полок.

Я смотрел на своего голого отца: поредевшие волосы, сиськи, как у бабы, большой отвислый живот. Всю жизнь я старался быть не как он, быть его противоположностью во всем. Он толстый и неуклюжий, я стал атлетом с черным поясом по тхэквондо; им мать командует, как хочет, у меня бабы рта не открывают; он любит рюмку пропустить – я вообще не пью; он инженер по железу, а я программист, он руками может собрать все что угодно, я могу все только на бумаге или компьютере. Но сейчас такое чувство, что что-то не так.

Я лег на полок, руки вдоль тела, щекой на доски, отсоединил мышцы от костей, и скелет остался лежать на досках без мышечного тонуса, вот-вот распадется на отдельные кости. Мозги начали плавиться внутри костяной коробки, и мысли испарялись из головы: а ну их на хрен, толку-то от них сейчас. Не жара, а жар проплывал сквозь все тело, не разбирая границ между кожей, кровью, печенью, почками, мышцами, размягчая тело в единую вязкую субстанцию сродни глине, из которой и был, видимо, сделан первый человек.

– Хватит! Пойдем обольемся холодной водицей. Жалко, реки нет, – сказал отец, тяжело дыша.

Я, находясь в первозданном размягченном состоянии, шатаясь, выбрался на улицу и опрокинул на себя ушат с ледяной колодезной водой. Отец сделал то же самое. Мы сели на деревянный приступ и привалились спиной к срубу бани. От тел шел пар. Холод стал возвращать моему телу форму, опять собирал его вместе, как детали конструктора, но это было уже новое тело.

– Ну, что скажешь? – радостно спросил отец.

– Ничего не скажу. Говорить не хочется, – отозвался я.

– Эту баню ни с какой не сравнишь. Эту баню еще мой дед построил, твой прадед, а мой отец, Трофим Иваныч, ее подремонтировал чуть-чуть, в ней уже четыре поколения парятся. Дед баню очень любил, не только париться, но саму баню. Когда мы приезжали, оставлял нас спать в доме, а сам шел спать в баню. С самого-самого детства помню, как каждую субботу отец говорил: «Ну, Егорка, пойдем в баню неделю отмывать».

– Тебя дед Егоркой называл?

– Да, Егором.

– Дед хороший был, – сказал я, пытаясь вспомнить его внешность. Воспоминание, как всегда, получалось расплывчатым.

– Уж сколько лет прошло, а мне его не хватает. Мама умерла рано, а он так и не женился опять. А знаешь, как в деревне тяжело одному, что мужику, что бабе. Это тебе не в городе.

– А что не женился? Бабушку очень любил?

– Я никогда не слышал, чтоб он о любви говорил. Единственное, помню, говорил: «Не хочу, чтоб у Егорки мачеха была».

День отходил, тени от предметов разрослись, слились между собой и стали сгущаться в сумерки, наползая на нас со всех сторон.

Мы обсохли, пар от нас больше не поднимался, и меня начал пробивать легкий озноб.

– Что, пойдем внутрь? – предложил я. – Теперь моя очередь тебя веником стегать.

– Пойдем, – согласился отец.

Когда мы закончили париться, на улице уже стемнело. В доме было тепло, печка растопилась, единственная лампочка тускло освещала единственную комнату. Отец достал привезенную колбасу, сыр, помидоры, черный хлеб, материнские котлеты и поставил на стол уже открытую бутылку водки.

Я, сомлевший, сидел, навалившись локтями на стол, и наблюдал, как отец уверенно расставляет тарелки, режет колбасу, ставит на стол стаканы. В его движениях была радость. А моя телесная радость определялась тем, что двигаться не хотелось, и не потому, что я устал или мышцы ослабли, – просто тело перешло в такое состояние, когда все векторы направления движений погасили друг друга взаимной противоположностью, нейтрализовали друг друга, образуя все уравнивающий и все успокаивающий ноль, точку полной блаженной удовлетворенности.

– Интересно, где Сергей Иваныч? Куда запропастился? Уже темно. Хотя еще и не поздно совсем.

Я понимал, что, помимо обычного любопытства – куда же подевался Сергей Иванович? – отцу нужен был человек, с кем можно выпить. Сейчас я для него бесполезен. Неотвратимый момент, когда надо садиться за стол и начинать есть, а значит, и выпить первую рюмку, неминуемо приближался, а Сергей Иваныча все не было.

– Он обычно приходит почти сразу, а тут, может, и заходил, да видел, что мы в бане, и решил зайти попозже или завтра, – с досадой рассуждал отец.

Наконец стол накрыт, все готово, а Сергей Иваныча все нет. Отец безнадежно посмотрел на входную дверь:

– Ладно, давай садиться.

– А я давно сижу, – изъявил я свою готовность.

И вот когда отца совсем победила безнадежность, в сенях что-то загремело, и входная дверь открылась.

– Хозяева, можно? – раздался из открытой двери голос, а затем, следуя за голосом, появился и источник звука – мужик среднего роста, одетый во флотский бушлат и кепку-картуз, которых теперь встретишь совсем редко. Я вспомнил, что такой же картуз был у деда. У пришедшего была широкая улыбка и большие глаза, обрамленные неожиданно густыми длинными ресницами, так что понять точно, какого они цвета, было нельзя.

– А, Сергей Иваныч, – обрадовался отец, – а я думаю, куда Сергей Иваныч запропастился? Уж не заболел ли, чего доброго?

– Да я заходимши раньше, а вы в бане парились! Как попарились? – радостно, в тон отцу отозвался пришелец, входя и на ходу снимая картуз.

– Давай, садись за стол. Я вот для тебя и тарелку уже приготовил, и стакан, – отец указал на место, приготовленное для приятеля.

Отец встал из-за стола, и они обнялись с гостем.

– Ну, здорово живешь, Егор Трофимыч! А это, значит, наследник? – спросил Сергей Иванович, глядя на меня. – Ты меня и не помнишь, наверное? Когда я тебя видел последний раз, ты вот такой был, – и он указал рукой на расстояние от пола чуть выше дедовского стола. – Надо же, вымахал! Совсем мужик взрослый. Во времечко бежит!

– Здравствуйте, Сергей Иванович, – отозвался я, – совсем вас не помню. Но много про вас слышал, – соврал я.

– Ты, это, брось выкать. Давай на ты. Мы почти семья. Я твоего отца знаю с самого детства, и все это время дружили. И наши отцы дружили. Так что кончай это, давай на ты. Ты вон мужик уже, выше отца.

– Давай на ты, – согласился я.

– А мне супруга давеча говорит: тут какая-то чужая машина проехамши, совсем чужая. Так я сразу и не понял, кто это был. А потом смотрю – дым над вашим домом, ну, думаю, Егор Трофимыч приехал, – никак не мог успокоиться Сергей Иваныч.