Книга Химеры, страница 24 – Ярослава Кузнецова, Анастасия Воскресенская

Зазвенел хрусталь, радушный хозяин сам разлил по бокалам алый рестаньо из пыльной бутыли и громогласно провозгласил тост за встречу. Прислуги за спиной, слава идолам, хозяева не поставили, только женщины с кухни принесли горячие пироги и тут же убрались из столовой.

Лара окучивала Игерну. Делала она это не в лоб, а хитро, подбираясь кругами.

— Марея, — спросила она, — не ваши ли беглые гаммы мы слышали с улицы? Вы играете на фортепиано?

— Это просто разминка, — зарделась девушка. — Я учусь в консерватории. По маминым стопам.

— Собираетесь стать певицей?

— У нее хорошее сопрано, — вставила Игерна со сдержанной гордостью. — С легкостью исполняет арию Невены из «Путеводной звезды».

Девушка смущенно улыбнулась.

— Мы делали студенческую постановку. Выступали три раза — два на сцене университета и один раз на открытой площадке Королевского парка.

— Как жаль, что я не видела, — опечалилась Лара.

— Осенью у вас ведь еще намечались выступления, — напомнил молодой пилот. — Правда, солнышко?

Марея закивала.

— Приглашаем вас, госпожа Край. Если вам любопытны студенческие работы.

— Благодарю, очень любопытны, обязательно приду. Меня весьма интересуют молодые дарования.

— И вас, господин Илен, тоже приглашаем, — вспомнила о вежливости девушка.

Рамиро поблагодарил. Лара продолжала интересоваться успехами студентки к пущему удовольствию ее родителей, чем, похоже, купила Игерну с потрохами. А заодно и Макабрина. Брат Мареи откровенно скучал, ковыряясь в своей тарелке. Господин археолог с улыбкой прислушивался к беседе.

Прекрасные глаза Игерны затуманились; подперев рукой подбородок, она поглядела в окно, где теплый ветер колыхал занавески.

— Дети скоро заткнут нас за пояс. Их лица будут глядеть с афиш, их имена — собирать полные залы… Не верится, что столько лет прошло. Вроде только вчера я выбежала из гримерки, не успев переодеться, велела шоферу гнать в Вышетраву, где этот шантажист, — она кивнула на мужа, — собирался отдать богу душу с осколком под ребрами. В театр я больше не возвращалась. Мне кажется, в моей гримерке все так и лежит, как осталось: зеркало, алый веер из перьев, ирейская серебряная маска…

— Ей такой подарок достался, — пророкотал сэн Ротгер. — Я, то есть. А она все о какой-то маске вспоминает. Поедем в Ирею на лыжах кататься и купим там тысячу масок.

— Я ему сказала: «Если выживешь, выйду за тебя». Это после того, как он довел меня до скандала, рассказывая, какой славный домик у нас будет и сколько детишек мы заведем. А сам даже предложения не сделал.

— Дорогая! Ты же все твердила, что слышать о замужестве не хочешь!

— Вот и молчал бы про домик! Я об тебя, между прочим, сагайский чайник разбила из бумажного фарфора. Красивейшая вещь была. Ты вот все обещаешь такой же купить, а где?

— Видать, придется в Сагай ехать, — сэн Ротгер развел руками и вдруг нахмурился: — Погоди, что ты говоришь, я точно помню, что делал предложение!

— Это я сделала тебе предложение, дорогой. А тебе пришлось жениться, — она засмеялась, — раз уж выжил.

Краем глаза Рамиро наблюдал, как мучается подросток, сын Агиларов. Парню отвратительно было слушать, как родители предаются слащавым воспоминаниям. Он отодвинул тарелку, встал и пробурчал, глядя в стол:

— Я сыт, спасибо, можно мне выйти?

— Нельзя! — рявкнул отец — неожиданно резко и очень громко. В серванте отозвался хрусталь. Лара вздрогнула, Макабрин и Марея переглянулись. — Сядь и доедай, что у тебя в тарелке. Обед еще не закончился.

Парень стиснул зубы и хлопнулся обратно на стул. Повисла неловкая пауза.

— Роди, — мягко сказала Игерна. — Не надо на мальчика кричать.

Агилар сам понял, что перегнул палку, и нахмурился.

— Э-э… — Лара перевела внимание хозяина на себя. — Юный Стрев уже учится в Академии?

— Нет, — Сэн Ротгер сбавил тон, но продолжал хмуриться. — Мать ему год гулянок выхлопотала. Вот он и гуляет, бездельник. В Академии быстро бы обкорнали патлы эти белесые.

— Через год и обкорнают, — так же мягко напомнила Игерна. — И татуировку сведут. Куда спешить? Наестся еще муштры. Пусть отдохнет после училища.

— После училища идут в пехоту. Или техподдержку, — Агилар поджал губы. — А не шляются по улицам без дела. Димар, — он повернулся к Макабрину. — Вы после школы сразу поступили?

— Нет, сэн Ротгер, — пилот смущенно улыбнулся. — Я полтора года работал механиком у отца и полгода — диспетчером в Большом Крыле.

— Вот! — Агилар значительно сжал руку в кулак. — Вот это я понимаю. Ни дня, прожитого зря. В двадцать лет юноша получает пояс, шпоры и боевую машину, готов служить королю, лорду и Отечеству. Ваш отец гордится вами, сэн Димар. Вас же сам сэн Алисан посвящал?

— Да. — Молодой Макабрин быстро глянул в сторону Стрева, тот угрюмо смотрел в тарелку, губы его шевелились. — Но мне просто повезло. На собственный самолет я бы еще лет пять копил. Мне отец свой подарил. Так что я рыцарь только по его милости.

— Ну, ну, не умаляйте свои заслуги, Димар. Далеко не всякий, способный приобрести самолет, становится рыцарем.

Из распахнутых окон сквозь отдаленную музыку и чириканье воробьев донесся приглушенный шум мотора. Залаяла собака. Стукнула дверь автомобиля.

— А вот и опоздавший, — Игерна поднялась, чтобы встретить гостя.

Навстречу ей из дверей уже выглядывал слуга:

— Сэн Вильфрем Элспена!

— Проводи его к нам, Фетт. — Агилар тоже поднялся. — И вели уже подавать жаркое.

Лара оглянулась на Рамиро, посмотрела требовательно, скривила тонкие алые губы. Мол, не сиди кулем, я тебя сюда не пироги есть привезла.

Ты и без меня прекрасно справляешься, шевелением бровей ответил Рамиро.

Быстрой походкой в залу вошел Виль. Он нес под мышкой перехваченную ремнем кипу бумаг.

— Прошу прощения за задержку, прекрасные дамы и господа. Ездил в типографию, привез распечатки. Тридцать два экземпляра.

Пока Лара знакомила журналиста с хозяевами, а слуги вносили и расставляли блюда с горячим, Марея, вывернув голову, рассматривала бумаги, брошенные на стул.

— «Песни сорокопута», — прочитала она. — Это новый сценарий?

Рамиро кивнул, впечатленный. Вот это работоспособность! Виль успел написать пьесу, тогда как у самого Рамиро было десятка полтора набросков — и ни одного внятного рисунка.

Виль, лучась энтузиазмом, раздернул ремень и роздал присутствующим несшитые брошюрки на серой бумаге. Внутри каждая из страничек разделялась пополам на два столбца. В одном шел текст декламаторов, в другом — сплошной ремаркой описывались действия танцовщиков. Мельком проглядев содержание, Рамиро заметил, что текст и действие часто не совпадают.