
Онлайн книга «Дом сестер»
Чуть в стороне от этой суматохи на пеньке сидел Джордж и курил сигарету. Казалось, он был совершенно безучастен ко всему происходящему вокруг. Создавалось впечатление, что он ничего не слышит и ничего не видит. Джордж был погружен в самого себя и производил впечатление человека, который ведет внутренний диалог. Точно так же он мог бы сидеть одиноко где-нибудь в лесу, у какого-нибудь ручья или на лугу в Уэнслидейл. Невообразимым образом рядом не было вездесущей Элис. Фрэнсис подошла к нему. — Джордж! Он поднял на нее глаза без особого интереса. — А, это ты… Я думал, что Элис уже проснулась. — Неужели она наконец-то отправилась спать? — У нее уже не было сил. Она пошла к себе и хотела через час вернуться. — Если Элис заснет, — сказала Фрэнсис, — то до вечера не проснется. Она совершенно измотана. Она в нерешительности остановилась и подождала, пока Джордж предложит ей сесть рядом с ним. Но он больше не обращал на нее внимания и продолжал молча курить. Тогда Фрэнсис просто села на корточки в траву возле его ног. Трава была еще теплой и сухой от дневного солнца. Еще пара часов, и настанут сумерки — первый предвестник темного осеннего вечера, который принесет с собой холодный воздух и влагу, поднимающуюся с земли. Это еще больше обострит критическую ситуацию для раненых, которые лежат под открытым небом и борются со смертью. — Как ты себя чувствуешь, Джордж? — спросила Фрэнсис. Он проследил взглядом след от дыма своей сигареты. Затем ответил: — Вполне прилично, спасибо. Это был тот ответ, который Джордж постоянно давал на вопрос о его самочувствии. Потом он осознал, что Фрэнсис сидит на траве. — Извини, — сказал он и с трудом попытался встать. Тело не хотело его слушаться. — Садись на мое… Она мягко усадила его назад. — Сиди. У меня сейчас более здоровые кости. Он остался на месте. — Хочешь курить? — А у тебя есть? Джордж, кивнув, достал из кармана пиджака помятую сигарету и раздавленный коробок спичек. — Элис достала. Не знаю, как она это делает, но у нее каждый день есть для меня что-то особенное. — Она любит тебя, я поняла это за последнее время. Возможно, она сама это осознала лишь тогда, когда от тебя в течение нескольких недель не было никаких известий. Она действительно испугалась. — Элис никогда не хотела быть со мной, — сказал Джордж, но это прозвучало ни обиженно, ни печально. Признание, совершенно лишенное эмоций. Он поднес Фрэнсис огонь, и та с наслаждением сделала длинную затяжку, преодолев угрызения совести из-за того, что лишила Джорджа такой ценности. Может быть, это было и неприлично, но она натосковалась по дурманящему действию никотина. Она не смогла бы от этого отказаться. И ей действительно сразу стало лучше. Она расслабилась — и внутренне отстранилась от происходящих вокруг событий. — Теперь еще бы виски, — сказала она с тоской в голосе, — и мир ненадолго стал бы почти нормальным… Джордж улыбнулся. — Фрэнсис! Разве дама у всех на виду будет пить виски? Она пожала плечами: — Как даму меня все равно больше нигде не воспринимают. Но меня это, честно говоря, не очень волнует. Он кивнул. — Это то, что приходит с годами, не так ли? Кого-то перестает волновать то, что раньше было для него очень важным. Ты гонишься за чем-то… и потом замечаешь, как несущественно это все… как бессмысленно… Фрэнсис озабоченно посмотрела на него. Его пессимизм зашел слишком далеко. Она сама уже многое отсекла от своей жизни, а на оставшееся смотрела по-новому. Однако ничто из всего этого не обозначила бы как «бессмысленное» — ни прошлое, ни настоящее. Но Джордж… Фрэнсис рассматривала его серое лицо, его впалые глаза; казалось, в нем не было жизни, не было надежды… — Мне кажется, для наших родителей многое изменилось, — сказала она. — Мама дала мне это понять в нашем последнем разговоре. Джордж, я совершенно уверена, что они встретят тебя с распростертыми объятиями. Для них будет важно только то, что ты жив. — Врач сегодня сказал, что я уже транспортабелен. Элис хочет как можно быстрее вернуться со мной в Англию. — Это хорошо. Тебе надо домой. В Уэстхилл. Там тебе будет спокойно. — Не думаю, что хочу домой, — ответил Джордж. — И не знаю больше, что для меня дом. Все потеряло значение. — Это ты сейчас так думаешь. Ты был очень болен. Пережил худшее. И это естественно, что сейчас ты ощущаешь пустоту. — Никогда этого не забуду. — Его взгляд был устремлен вдаль, куда-то, где он видел то, чем ни с кем не мог поделиться. — Я думал, что умираю. Когда балки переломились, когда я услышал, как расщепилось дерево, когда земля посыпалась вниз и все стало черным, я подумал, что умираю. Мною овладел жуткий страх. Я все время испытывал страх. В окопах, когда справа и слева от меня гибли мои товарищи и, умирая, кричали, когда рядом свистели пули и весь мир казался преисподней… Я всегда испытывал страх. Но больше всего — там, внизу, в блиндаже. Мы сидели в воде, дрожа и замерзая, а снаружи, над нами, бушевал ураган; и я знал, что это воля случая — попадет в нас граната или нет. Чистая случайность. Мы ничего не могли сделать. — Я знаю. Это страшно, что ты пережил… Джордж ее совсем не слушал. — Я пришел в себя еще когда лежал там, внизу. Стояла кромешная тьма. Я слышал, как кто-то стонет, совсем рядом со мной. Ничего не видел. Попытался что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Мое тело было единой болью. — Я понимаю. — В какой-то момент товарищ рядом со мной перестал стонать. Это звучит страшно, но его стон был лучше, чем тишина. Я чувствовал себя… таким безнадежно одиноким… — Его рука, в которой он держал сигарету, дрожала. — Надо мной нависла гора земли; свободное пространство было только через две балки. Я знал, что могу лишь ждать, пока у меня не закончится воздух. Лишь лежать и ждать, когда умру… Фрэнсис сжала его дрожащую руку. — Но ты не умер, Джордж. Ты живешь, и только это важно. Все остальное ты должен забыть. — Я ведь тебе сказал. — Его голос звучал так, будто он вынужден был объяснять что-то непонятливому ребенку. — Я не смогу это забыть. — Тебе только так кажется. Ты увидишь, как только окажешься дома… — Дома больше нет. — Но ты же должен куда-то поехать! — Посмотрим. — Джордж уже почти докурил сигарету и теперь осторожно теребил крошечный окурок кончиками пальцев. — Странно, — сказал он тихо, — когда я лежал засыпанный там, внизу, я боялся умереть. Испытывал жуткий страх, и все, о чем я мог думать, было одно: может быть, я как-то выживу… Ни за что на свете я не хотел остаться там, как мои товарищи. А сейчас… сейчас я хотел бы умереть, как они. |